Лучше журавль

Селесте протянула мужчине узелок, горячий и тяжёлый. Задвинула засовы, сняла с мужа мятую шляпу, стряхнула с неё сено. Расстегнула рубашку со следами от чужих ладоней. Леонардо приоткрыл глаз и засунул пальцы жене под блузку. Промычал:

– Ну а что мы? Пойдём, что ли…

– Сегодня нельзя.

Селесте стянула с мужниных ног сапоги из страусиной кожи. Леонардо схватил жену, притянул к себе.

– Всё нельзя да нельзя. Может, хватит уже считать дни? Два года женаты…

– Отпусти!

Селесте начала задыхаться.

– Отпусти же. Сейчас не до этого. Скоро Пасхальная неделя…

Она с трудом подняла мужа и повела его в спальню.

Ветер спускался с горы Альбан, с земли сапотеков, щипал фасоль, качал кукурузу. Скрёб стекла когтями, выл в щель под дверью. Селесте лежала на кровати, словно на жертвенном камне. Рядом спал Леонардо в рубашке с запахом лошадиного пота. «Чего ждёшь? – ствол старого можжевельника скрипел голосами предков. – Птицы несут яйца. Семена дают новые стебли. Всё, что живёт на этой планете, должно плодиться». Селесте зажала уши краями подушки.

Рассветные хлопоты прогнали ночные страхи. У хорошей хозяйки дел, как у утки перьев. Селесте долго решала, какую из свинок заколоть к Пасхе. Купила перцев, лука, белой фасоли, вместе с орехами перемолола всё в пасту. Заказала у торговцев мескаля с запасом, чтобы стол не оказался голым. Перегладила костюм Леонардо. Когда муж вернулся с лошадиного рынка, обед стоял готовый.

– Суп и рыба с твоим любимым зелёным моле.

Леонардо звенел ложкой о миску и рассказывал:

– …Хозяин отправил купить кобылу. Понравились мне две сивых. Спрашиваю, сколько лет. Отвечают: по четыре года. Открываю лошадкам рты, а у них все зацепы и окрайки стёрты. Говорю: так им лет по десять!

Селесте слушала его и набивала хворостом печку.

– Иди сюда, – произнёс Леонардо, когда опустела тарелка.

Женщина знала: когда у него такой густой голос, он хочет ласки.

– Мне сейчас некогда.

– В этом месяце ни разу, Селесте!

Леонардо швырнул в угол тарелку, вышел из дома. Разговаривая сам с собой, завалился в гамак на террасе.

Холод защекотал Селесте затылок. Женщина села на колени перед алтарём Пресвятой Чикинкирской.

– Как сказать ему? Научи, как сказать ему правду?

Она поплакала перед иконой, перекрестилась и вытерла щёки фартуком с запахом лука.

Утром снова казалось, что все в порядке. Селесте сварила кофе и распахнула запотевшие окна. Бросила на сковороду горсть семян чили. Подожгла сухую лепёшку, чтобы у моле появился вкус пепла. Перетёрла в ступке орехи, кунжут и гвоздику. Добавила бульона и ложкой мешала соус до высокого солнца.

Леонардо пришёл к обеду. Обсосал бараньи рёбрышки до блеска, вымакал соус хлебом.

– …Торговец не обманул, конь был молод. Но на ногах жеребца я всё-таки прощупал наливы. Оглядел копыта: плоские и в трещинах оказались. Я в три раза сбил цену – такой годится разве что съездить до рынка. Даже плуг не потянет…

Селесте поставила перед мужем манговый пудинг. Леонардо закусил нижнюю губу и ей улыбнулся.

– Отвези меня на рынок, – выпалила она.

А в мыслях решила: «Больше нельзя тянуть время. Сегодня ему скажу. Если выгонит, будь что будет».

Уже затемно занесли в сени покупки. Пока Леонардо кормил коня, Селесте грела бульон и перетирала в ступке жёлтый перец, красные цветы, травы. Полила пряным соусом оленину на тарелках и присыпала зёрнышками граната. Обмакнула в соль края рюмок, разрезала пополам лимоны. Перед тем как сесть за стол с мужем, поглядела на угол с Пресвятой Чикинкирской.

Они выпили за здоровье, молча ели. За окном лягушки пели тоскливые песни высохшему болоту, конь шарил мордой в свежем сене. Когда с тарелок исчезло желе из туны, Леонардо поглядел на жену налитыми чернотой глазами. Селесте встала, но муж ухватил её за запястье и посадил к себе на колени. Поцелуй с запахом мескаля наполнил её грудь туманом.

– Что такое? Чего дрожишь?

Она зажмурилась и прошептала ему на ухо:

– Хочу, чтобы только ты и я. Всегда. Никого больше.

Руки Леонардо повисли вдоль тела.

– Не понимаю…

– Не хочу.

– Чего?

Она погладила себя по животу.

– Почему не хочешь?

– Не знаю. Хочу, чтобы только ты и я.

Леонардо заходил по кухне. Его голос из глубины груди доносился, как из подземелья:

– Никогда же не ошибался. Всегда умел выбирать хороших… Готовит вкусно, хозяйничает, молодая, ходит в церковь… Как не заметил подвоха? Должен же был заметить…

Бормоча, взял шляпу и исчез в темноте за дверью.

Селесте спрятала пылающее лицо в ладонях:

– Что же будет? Что теперь будет?

Между огней

Дорога, как и все дороги, думала за них,

прежде чем они успели на неё ступить.

Милорад Павич