Лучшее. Книги 1-9

Франция тем временем, участвуя в Тридцатилетней войне, как ее впоследствии назвали, обретала среди истощенных ею стран «европейскую гегемонию», что приписал себе в заслугу кардинал Ришелье, достигнув высшей власти и всеобщего почитания, хотя до конца войны было еще далеко. Тенью на этой славе он считал лишь вынужденное наглым де Бержераком его участие в освобождении Кампанеллы, взгляды которого, выраженные в «Городе Солнца», возмущали аполлогета абсолютизма. И он сделал все возможное, чтобы требуемое молчание знающих, включая самого Сирано, позволило бы современникам поверить, будто освобождение вечного узника исходило только от папы Урбана VIII, вызванное его антииспанскими настроениями. Однако Ришелье допускал, что истина может стать известной в будущем. Мазарини подсказал ему надежный способ исключить это. Он затребовал в порядке ватиканской ревизии церковные книги местечка Мовьер, где приходским священником был знакомый нам кюре. Тот не сразу заметил подмену в возвращенных книгах записи о рождении и крещении Савиньона, сына господина Абеля де Сирано-де-Мовьер-де-Бержерака, а, обнаружив ее, встревожился, хотя не видел никакого практического смысла в этой ошибке. Он оставил эту неверную запись в церковной книге без последствий, не желая привлекать внимания Ришелье и Мазарини к ложе доброносцев, где кюре считался мастером. Путаница с крещением Сирано выяснилась лишь после его кончины, когда его друг детства Кола Лебре готовил предисловие к его посмертному изданию «Иного света», обнаружив по документам, что, всю жизнь бывший его сверстником, Сирано по записи на пять лет его моложе! Сирано во время своей бурной жизни, конечно, не подозревал о способе сделать его участие в освобождении Кампанеллы невозможным из-за якобы слишком юного его тогда возраста. Сказаться это, как рассчитал Мазарини, могло лишь на последующих историках, которым истинная роль Сирано не будет понятна.

Книга третья

ИНОЖИТЕЛЬ

Природа не знает мифов, но мифы воспевают природу.

Сократ

Научно-фантастический роман-гипотеза в 3-х частях с прологом и эпилогом о невероятном превращении лихого дуэлянта в философа и писателя, обладающего загадочными знаниями грядущего

ПРОЛОГ

Воображение — вот крылья, поднимающие человека над обыденностью.

Сирано де Бержерак

Когда мой роман о юном Сирано де Бержераке был уже завершен и я готовился перейти к следующему роману о нем, мне позвонили по телефону из Союза писателей, а потом из Общества «Франция — СССР» по поводу того, что со мной хочет встретиться французский журналист, сотрудник журнала, органа общества.

Свидание наше должно было состояться в Доме дружбы, причудливый фасад которого виден с Арбатской площади.

Я люблю старую Москву и, направляясь к Арбату, намеренно шел по староарбатским переулкам с еще сохранившимися домишками «о трех окнах», всегда так привлекающих внимание наших зарубежных гостей. Ведь великолепные многоэтажные «здания под облака» они видят и у себя на Западе, а домики, сделанные целиком из дерева, поражают их, как видения из старой сказки.

Старой сказкой показался мне в свое время и Париж, когда четверть века назад я бродил по нему, как бы прикасаясь к его древней истории, и когда мои французские друзья подсказали мне мысль написать о Сирано де Бержераке.

И сейчас я шел на свидание с французом уже в Москве в предвкушении новых подробностей из жизни удивительного человека, который словно побывал в нашем времени, а потом снова вернулся в эпоху жестоких кардиналов-правителей, бездумных королей, дворцовой роскоши и крестьянской нищеты.

Имя Сирано де Бержерака взял для своей героической комедии Эдмон Ростан, а в дни гитлеровской оккупации Франции оно появилось в заголовке подпольной газеты бойцов Сопротивления.

Такова притягательная сила неистового современника д'Артаньяна, который прославился не только шпагой, как тот, но и остротой своих поэтических произведений и философских мыслей.

Наш французский гость сразу расположил меня к себе, склонный к юмору, невысокого роста, подвижный, черноволосый, с темными горящими глазами, с веселой белозубой улыбкой и быстро меняющимся выражением продолговатого лица.

Полушутливо он сообщил, что его зовут почти как Жюля Верна — Жюль де Вернон и это непременно должно расположить меня, фантаста, к нему, как расположен он сам ко мне из-за своей жены, русской француженки, правнучки бывшего князя Шаховского Елены Шаховской, имя которой (как он знает!) я использовал в своем романе «Льды возвращаются».