— Да перестань ты, честное слово, — сказала Катрин. Она вручила мне кружку кофе. — Можно подумать, нам нужен кредит для покупки одежды.
— Послушайте, — сказала я. — К слову о шарфах…
Я вытащила из сумки пестрый сверток и положила на стол, отодвинув в сторону тарелки с остатками завтрака. По лицу Блеки промелькнула тень удивления, а потом она прищурилась и с выжидательным видом подалась вперед. Когда я развернула шарф, клочок бумаги упал на стол, рядом с рукой моей матери. Она поскребла по столу шишковатыми пальцами и наконец схватила бумажку.
— Не вижу, что здесь написано. — Она поправила очки и нахмурила брови, силясь разобрать каракули.
Я положила колоду на шарф, а потом толкнула ее через стол. Две карты с рисунками я оставила у себя и теперь осторожно засунула в задний карман, стараясь не помять. Остальные лежали аккуратной стопкой перед Блеки.
— Наименьшие Козыри. — Я указала на клочок бумаги. — Тут написано.
Она внимательно взглянула на меня, потом на карты.
— Ты о чем? Это колода карт.
— Это написано на бумажке: «Наименьшие Козыри». Не знаю, помнишь ли ты, но в одной из книг Фокса, в первой главе, есть такая сцена… Наименьшими Козырями он называет колоду карт Таро, которой пользуется один из персонажей. — Я пододвинулась поближе к матери и указала на клочок бумажки, зажатый у нее между большим и указательным пальцами. — Я хотела посмотреть, сумеешь ли ты разобрать, что тут написано. Ты ведь знала Фокса. Не узнаешь почерк?
— Почерк Берди? — Мать потрясла головой и поднесла бумажку к самому носу. В такой же позе много лет назад она сидела перед фотографом из журнала «Лайф», когда рассматривала через лупу Мудрого Муравья, только на сей раз она казалась озадаченной и даже сбитой с толку. — Не знаю. Не помню.
Я на мгновение испугалась, что именно сейчас, в самый неподходящий момент, Блеки начнет терять память, отдаляться от нас с Катрин. Но нет. Она повернулась к Катрин и спросила:
— Куда мы положили те папки? Когда я просматривала письма послевоенных лет? Ты помнишь?
— По-моему, они в твоей комнате. Хочешь, чтобы я принесла?
— Нет, нет… — Блеки встала, отстранив меня, и направилась в свой кабинет, придерживаясь по пути рукой за спинку стула, кухонную стойку и стену.
Катрин посмотрела ей вслед, потом перевела взгляд на безобидный клочок бумаги, а потом подняла глаза на меня.
— Что это? — Она дотронулась до уголка шарфа. — Где ты их раздобыла?
— Купила на распродаже. Они были завернуты в шарф, и я не знала, что внутри, пока не вышла и не развернула сверток.
— Кот в мешке. — Катрин подмигнула мне. Она по-прежнему каждый четверг укладывала свои серебристые волосы в пышную, покрытую лаком прическу, какую носила в дни своей далласской бурной молодости, — но не в местной парикмахерской, а самом дорогом салоне Кэмдена. Она делала и маникюр, хотя уже не могла носить на изуродованных артритом пальцах любимые перстни, бриллиантовые и аквамариновые, и кольцо с изумрудом, которое ей подарила моя мать, когда они только познакомилась. — Я удивляюсь, что ты купила кота в мешке, пчелка Айви.
— Я и сама себе удивляюсь.
— А вот и я. — Блеки прошаркала обратно в комнату и тяжело опустилась в кресло. — Сейчас посмотрим.
Она постучала пальцем по столу, отчего клочок бумаги затрепыхался, словно раненый мотылек, а потом протянула мне конверт:
— Открой, пожалуйста, голубушка. У меня такие неловкие руки.
Стандартного размера конверт, вскрытый, с напечатанным прыгающими буквами адресом:
«Мисс Блеки Тан,
Уединенный Дом, остров Аранбега, штат Мэн».
В одном углу, рядом с почтовым индексом наклеена четырехцентовая голубая марка, выцветшая от времени. В другом углу напечатан обратный адрес: «У. Б. Фокс, Санд-Хилл-Роуд, Т. Харбор, штат Мэн».
— Взгляни на письмо, — приказала Блеки.
Я послушно вытащила письмо из конверта, развернула и пробежала взглядом по написанным от руки строчкам до подписи в самом низу. Синие чернила; похожий на мышиный хвостик росчерк после последней «и».
— По-моему, почерк тот же. — Я повнимательнее присмотрелась к буквам, стараясь не вникать в содержание письма. Оно в любом случае казалось скучным: что-то про собаку, снегопад и застрявшую в снегу машину; и
— Ну да, точно, — сказала я. Я заметила еще одну вещь. Я поднесла письмо к лицу и понюхала. — И знаете, что еще? Я чувствую запах. Письмо пахнет трубочным табаком. И шарф тоже.
— «Боркум Риф». — Мать состроила гримасу. — Ужасная дрянь с приторным запахом. Я терпеть его не могла. — Она посмотрела на меня, прищурив серые глаза, но не лукаво, а задумчиво. — Мы были добрыми друзьями. Я и Берди. Милейший человек.
Катрин кивнула.
— Но болезненный.