Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези

Майк стоит у цоколя, потряхивает баллончиком и примеряется к цели, а сам думает, что бы они сказали, если бы умели говорить. Что, если вся их безумная осиная ярость оказалась бы одной игрой, и они начали бы молить о пощаде, или гордость помешала бы им это сделать, и они сказали: «Давай валяй». Или совершили бы что-нибудь совсем неожиданное: например, выслали бы своих лучших дипломатов, из тех, что не жалят сначала, а задают вопросы, — вдруг им удалось бы договориться?

Но вместо этого осы только гудят на жаре. Ничего не подозревают, надо полагать. Из гнезда доносится глухое жужжание, и Майк воображает, что, наверное, это осиная колыбельная следующему поколению.

— Знаю, — говорит Майк. — Я все знаю, что бы вы со мной сделали.

Он снимает колпачок, поднимает баллончик и после нескольких фальстартов выдает залп. Ничего личного, просто исполняет приказ. Из баллончика вырывается тонкая струйка и окатывает гнездо, ос и часть стены. Несколько отрядов он перехватывает в воздухе, и они входят в смертельный штопор, пытаясь держаться вместе, но теряют контроль и врезаются в дом по пути к земле. Часть обитателей гнезда выползает из своего жилища и кувырком летит вниз, присоединяясь к более ранним потерям, замусорившим землю, — полудохлым тельцам с дергающимися лапками, трепещущими крылышками и пульсирующими брюшками; гул тем временем нарастает. Майк не говорит на их языке, но разве и так не понятно? Вероятно, они просто задыхаются и кашляют, а может быть, даже кричат ему что-то вроде: «Ты спятил, урод? Не понимаешь, что здесь личинки?»

Интересно, думает он, которые среди них отцы — так удрали бы они, если бы заранее знали?

— Ты скучаешь по нему? — Когда-то она часто задавала ему этот вопрос, и вовсе не потому, что не знала ответа, просто она таким образом поддерживала беседу, когда чувствовала, что нужно преодолеть барьер молчания. Всякий раз она пыталась убрать ему челку со лба, как делала, когда он был младше, во время их разговоров о его матери, но теперь он повзрослел, ему исполнилось двенадцать, и он не желал, чтобы она разрушала то, чего он с таким трудом добился с помощью щетки.

Ты скучаешь по нему?

Отрицательно качает головой, сердито уставившись в пол.

Ты скучаешь по нему?

Наверное, больше, чем он по мне.

Наконец наступает день.

Ты ненавидишь его?

Да, черт возьми, и будь он сейчас здесь, я бы так и сказал ему, глядя в глаза.

Странно слышать, как эти слова произносит твой собственный голос. Не менее странно наблюдать реакцию Лидии: он было решил, что она задала этот вопрос для затравки, чтобы прочитать ему проповедь о всепрощении, — ан нет, похоже, она не только поняла его ответ, но и одобрила. И впервые он подумал, не случалось ли с ней такого раньше, не носит ли она в своей душе ворох фотографий, ярких и живых от частого рассматривания.

Что касается сопроводительных надписей и их историй, он мог быть уверен только в тех, что относились к последним годам. Она работала вместе с отцом и сочувствовала его потере, затем по какой-то непостижимой причине, вероятно решив, что любит его, приняла в свой дом вместе с сыном Майком, заботилась о них много лет, пока однажды не разразился невероятный скандал (Майк впервые слышал, чтобы так орали), несколько раз прозвучало имя какой-то женщины, а через несколько дней папочка, не сказав ни слова, исчез, хотя оставил на кухонном столе чек для ухода за ребенком или, как сказала Лидия, «для успокоения совести». В конце концов она вновь начала ходить на свидания, почему-то постоянно выбирая унылого вида парней, несмотря на их попытки улыбаться. Жалкая история, если подумать, но это была ее история.

Тебе хотелось бы, чтобы он умер?

Майк не мог припомнить, нашелся ли у него ответ.

Майк наклоняется к миниатюрному полю брани, благодаря его стараниям усеянному трупиками: сопротивление ничтожно — то лапка где дернется, то крылышко, а одна особенно непокорная жертва медленно тащится по кругу. В баллончике осталось еще много вещества, но Майк и без того терзается за учиненный геноцид и не знает, будет ли следующая струя яда актом милосердия или лишним оскорблением погибшим. Странно, почему не продаются баллончики с антидотом на тот случай, если кому взбредет в голову передумать. Хотя трудно представить, чтобы осы весело вышли из подобной переделки: «Отлично, Майк, ты действительно одурачил нас на несколько минут».

— Наверное, из всего этого стоит извлечь урок, — слышит он за своей спиной.

Он даже не подозревал, что Эван вышел из дома, а тем более стоит в нескольких футах. Он всегда считал музыкантов шумными людьми, которых за версту слышно.

— Вот как? — Сегодня выходной, и он не обязан учить какие-то уроки. Майк выпрямляется. Может, с высоты покажется, будто осы всего лишь заснули. — Какой еще урок?

Несколько секунд Эван стоит, засунув свои огромные руки в карманы, и рассматривает обработанное ядом гнездо.