Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

Каждый день Люка видел сквозь витрину кофейни одни и те же лица. СОТНИ ЖЕРТВ ВИРУСА В ТОКИО! — сообщали заголовки «Листка». — НОВЫЕ ЦЕНТРЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ВИРУСА ОБНАРУЖЕНЫ В ЙОХАННЕСБУРГЕ, КОПЕНГАГЕНЕ, ПЕРТЕ! Эллисон Браун, что пек на кухне сладкие булочки, всегда ждал, чтобы Люка ушел, и лишь потом просматривал заголовки. Его жена была поэтессой из тех, что имеют обыкновение с капризным видом околачиваться поблизости, дожидаясь, пока он не прочтет ее наисвежайшие творения, — а он терпеть не мог, чтобы за ним вот так наблюдали. ИНКУБАЦИОННЫЙ ПЕРИОД МЕНЕЕ ПЯТИ ЧАСОВ! ЗАРАЗИШЬСЯ В ПОЛДЕНЬ — УМРЁШЬ ЕЩЁ ДО ПОЛУНОЧИ! Шарлотта Сильвэн маленькими глоточками потягивала кофе, выискивая в газете упоминания о Париже. Она не была в Париже вот уже пятьдесят лет, однако продолжала считать его своим родным городом. Однажды она увидела в первых строках статьи слово «Сена», и ее пальцы невольно стиснули бумажный листок… Но оказалось, что то была всего лишь опечатка — имелось в виду слово «сиена», то бишь охра, и свидание с домом снова не состоялось. ВИРУС РАЗНОСИТСЯ ПО ВОЗДУХУ И ПО ВОДЕ. ДВА МИЛЛИАРДА УМЕРШИХ В АЗИИ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ! Май Мастада Рю любила играть в слова. Каждое утро она дважды прочитывала «Листок Симса»: первый раз — ради содержания статей, а второй — выискивая случайные либо скрытые интересности вроде палиндромов и анаграмм, да просто букв своего собственного имени, раскиданных по другим словам. Она находила их безошибочно. «СУТОЧНАЯ СМЕРТЬ» ПЕРЕСЕКАЕТ АТЛАНТИКУ. СМЕРТНОСТЬ ДОХОДИТ ДО СТА ПРОЦЕНТОВ!

Люди, имевшие обыкновение ходить по городу от двери к двери, — евангелисты и мелкие торговцы, податели разного рода петиций и переписчики жителей, — все эти люди начали замечать кое-что странное. Они в один голос утверждали, что число горожан пошло на убыль. Там, где всего несколько недель назад было буквально не протолкнуться, теперь обнаруживались пустые комнаты и безлюдные здания. Да и на улицах заметно поубавилось народу. И не то чтобы люди перестали умирать, — наоборот, нынче они мерли как никогда. Они прибывали тысячами, сотнями тысяч — каждый час, каждую минуту. Целыми домами, школами, селениями. Но на каждого, только что проделавшего переход, приходилось по двое-трое исчезнувших. Рассел Хэнли продавал метлы, собственноручно связанные синтетическими веревками из кедровых веток. Так вот, он сказал, что город уподобился дырявой кастрюле.

— Сколько в нее воды ни лей, — заявил Хэнли, — она тут же вся как есть вытекает!

У него был лоток в квартале памятников. Там он вязал свои метлы и прямо на месте предлагал их многочисленным прохожим… которых последнее время насчитывалось какие-то жалкие сотни. И если их нынешняя псевдожизнь объяснялась, как в то верил Рассел, исключительно памятью живых, то что должно было произойти, когда эти самые живые, все сколько их есть, соберутся в городе? Что будет, когда та, другая, большая «кастрюля» — мир живых — окончательно опорожнится?

Не подлежало сомнению лишь одно — город в самом деле менялся. Жертвы эпидемии появлялись в нем, чтобы очень быстро исчезнуть, иногда буквально в считанные часы. Так исчезает весенний снег, который ночью окутывает землю, а утром бесследно тает от солнечного тепла. Однажды в сосновый квартал прибыл мужчина, облюбовал пустой магазинчик, нарисовал на витринном стекле цветным обмылком объявление: РЕМОНТ ЧАСОВ ШЕРМАНА. БЫСТРО И ПРОСТО! СКОРО ОТКРОЕМСЯ! — после чего затворил дверь, прошаркал куда-то в глубь помещения… и более не возвращался. Еще один сказал женщине, у которой провел ночь, что сходит на кухню за стаканом воды, а когда через несколько минут она его окликнула — не отозвался. Женщина стала искать его. Окошко рядом с туалетным столиком оказалось открыто, как если бы он выбрался на балкон… Вот только ни там, ни где-либо еще его так и не оказалось. Как-то раз ветреным и солнечным вечером в городе в полном составе появилось население маленького тихоокеанского островка. Эти люди устроились было на плоской крыше большого паркинга… лишь для того, чтобы исчезнуть еще до заката.

Перемены особенно бросались в глаза городским старожилам. Ни один из них понятия не имел, сколько же времени он здесь находится, и тем более — сколько каждому из них осталось; тем не менее в их пребывании здесь уже был устоявшийся распорядок, нечто такое, на что с определенностью можно было рассчитывать по завершении перехода. Каждый всенепременно обретал здесь дом, работу и общество друзей — причем все это на шесть-семь десятилетий. Понятно, о новых семейных кланах речи не шло, потому что никто здесь не старился, но вот собрать кругом себя родных и близких людей — это мог всякий.