Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

Привет, окно. На самом деле у меня имелся коробок огайских «Голубых головок», но я не хотел, чтобы Дот курила, потому что однажды это наверняка убьет ее. Моя мать курила, и я помню ее мокрый кашель и туго натянутую на кости кожу, когда она лежала в верхней спальне большого дома в Линчбурге, [39]попыхивая «Винстоном» в перерывах между выхаркиванием кусков разъедаемых раком легких. Когда бы мой старик ни поднимался к ней, чтобы забрать тарелки с нетронутым завтраком и спросить, не постарается ли она все-таки съесть чего-нибудь, матушка улыбалась ему — а глаза у нее были большие-большие — и вытягивала еще пару гвоздей для своего гроба из красно-белой пачки своими желтыми от никотина пальцами.

Как-то раз после того, как мне довелось стать свидетелем такой сцены, я последовал за отцом на кухню. Когда он нагнулся, чтобы поставить поднос на стойку, я выхватил из его нагрудного кармана сигареты и растер их в порошок, засыпав табачной крошкой груши и домашний сыр. И уставился на него — пусть только попробует взбеситься. Пару секунд спустя он просто протиснулся мимо меня в гостиную и врубил телевизор.

Такова история моей жизни: я пытаюсь спасть вас всех, а вы все игнорируете меня.

По ту сторону Элмонда были одни лишь горы. Дорога кружила и петляла. Наверху, где-то у макушек деревьев, на откосе у насыпи вспыхивали предупредительные огни. Я вилял, повинуясь двойной желтой линии, с трудом вписываясь в повороты, но дорога оставалась пустынной. Иногда мы оставляли позади какой-нибудь полуразвалившийся домик с помятым пикапом на грязной подъездной дорожке и покрытым пятнами ржавчины пропановым баком во дворе.

Из темноты выплыла табличка со словами «Гончарная лощина», и мы свернули на изрезанную колеями и посыпанную гравием тропу, перекрученную еще больше, чем асфальтовая дорога. Путь круто поднимался, а подвеска у «ти-бёрда» короткая, и мой глушитель не раз со скрежетом проехался по земле. Если в план Дот входило подкрасться к кому-нибудь, то этот план уже провалился. Но она заверила меня, что дом на гребне пустует, и ей известно, где спрятаны деньги.

Время от времени случайная ветка царапала ветровое стекло или боковое зеркало. Лес после летней засухи, худшей за столетие, если верить статистикам, был сух, как трут, и в зеркало заднего вида я видел клубящуюся в свете габаритных огней поднятую колесами пыль. Мы провели на этой дороге минут пятнадцать, когда Дот сказала:

— Хорош, теперь стой.

Преследующая нас туча пыли накатила, точно волна, и стала медленно оседать. Песчинки плясали в лучах фар.

— Глуши мотор, туши свет, — велела Дот.

В наступившей тишине и темноте стрекот цикад как бы придвинулся ближе. Нащупав сумочку, Дот открыла дверцу и выбралась наружу, и я увидел, что она пытается разглядеть при тусклом верхнем свете какую-то карту, начириканную на вырванном из блокнота клочке бумаги. Я открыл багажник, достал монтировку и пару кусачек для срезания болтов. Когда я обогнул машину и подошел к Дот, она уже направила на карту карманный фонарик.

— Тут не больше четверти мили вверх по дороге, — сказала она.

— А почему бы нам просто не доехать туда?

— Кто-нибудь может услышать.

— Но ты сказала, что дом пустует.

— Угу. Но какой смысл испытывать судьбу?

Я рассмеялся. Испытывать судьбу? Забавно. Впрочем, она так не думала и ткнула меня локтем.

— Прекрати, — фыркнула она и вдруг сама хихикнула. Я обвил рукой с инструментами талию Дот и поцеловал ее. Она оттолкнула меня, но не слишком грубо. — Идем.

И мы зашагали по пыльной дороге. Когда Дот выключила фонарик, осталась лишь бледная луна, пробивающаяся сквозь листву деревьев, но постепенно наши глаза привыкли к сумраку. Над нами вздымался черный лес. Ночные прогулки по чащобам всегда рождали во мне ощущение, что я попал в какой-то подростковый ужастик. Вот сейчас из дебрей выскочит с диким визгом парень в хоккейной маске и покромсает нас на ленточки длиннющими бритвенно-острыми ногтями.

Дот услышала об этом летнем коттедже, принадлежащем богатеям, когда работала в Шарлотте. [40]Бройхиллы, или родственники Бройхиллов, — старая финансовая аристократия, наследники мебельного бизнеса. А может, это были Дюки и табак. В любом случае, они пользовались своей хибарой всего месяц-полтора в год. Иногда туда заглядывает уборщик, но в доме не живет. Дот слышала, как их родовитая дочка говорила своему дружку, что ее семейство хранит там десять тысяч наличными на тот случай, если очередной профсоюзный бунт или беспорядки из-за призыва в армию вынудят их на время удрать из города.