Лучшие из худших. Предложение наблюдателя

26 июня, в предрассветных сумерках сводная группа 22й танковой и 42 стрелковой дивизии добрались до Дрогичина. Хорошо Пуганов сообразил поставить все хозяйство — немецкие Т-4; Ганномаги с зенитными Эрликонами (умельцы из рембата сумели все таки по чертежу поставить зенитки на Ганномаги, так что они могли стрелять и по самолетам и по наземным целям); грузовики Опель, везущие тяжелые пушки Flak -38 на прицепе; взятое у немцев со второго эшелона и презентованное спецназом — не пришлось снимать сапоги с убитых, в конец колонны. Пуганов, взявший на себя командование сводной группой разрешил взять у убитых немцев самое необходимое для ведения военных действий и сейчас мешки пехоты, да и танкистов распирало от так необходимого на войне бойцу. Комдив знал, что может огрести по полной за разрешение мародерства, но для него это было не мародерство, а необходимость. Ему очень врезалось в память — война продлиться не месяц и даже не полгода… А для того, чтобы сохранить технику и личный состав он готов был пойти на многое, но даже его, готового ко всему, поразило хамство и беззастенчивый грабеж его имущества, взятого в бою… После ввода группы в расположение 14 мехкорпуса Пуганов занялся размещением группы позади Дрогичина, естественно временно, а вот Лазаренко направился прямо с докладом к командиру корпуса. Что он там доложил Пуганова не интересовало. Он знал одно — может уже сегодня его дивизию отправят к линии фронта решать боевые задачи, а бойцы, измотанные ночным маршем должны поесть и отдохнуть. Все, без различия на танкистов и пехоту. Вызов штаб принял как должное и поехал туда на БТ-7, за что и получил первый втык от своего командования. А дальше понеслось…

— Доложи о своих похождениях комдив, с начала военных действий — после разноса за танк раздраженно бросил генерал — майор Оборин. Вообще то компания для слушания доклада собралась странная: командующий корпусом, корпусной комиссар и особист. И вроде бы ничего особенного, но в приемной — он только что вспомнил — сидели два соответствующей комплекции лейтенанта. Пуганов молча положил на стол командующего тонкую стопку исписанных листов.

— Здесь все написано товарищ генерал — майор.

— Что ты мне эти бумажки суешь. Языка, что ли нет. Рассказывай давай! Комдив стал четко, кратко докладывать действиях своей дивизии и своих действиях с самого начала. Закончив доклад замолчал.

— Почему разрешили мародерство комдив? — возмутился комиссар

— Это не мародерство, а обеспечение бойцов необходимым для успешного ведения боевых действий.

— Это мародерство и вы ответите за это перед партией и законом — строго произнес комиссар..

— Скажите товарищ корпусной комиссар — чем лично вы сможете обеспечить бойцов моей дивизии? — спросил Пуганов, глядя в глаза политработнику. Он уже понял — его уже списали, чтобы оправдать свое неумение. Он — козел отпущения. Майор многое ему сказал в разговорах. А теперь помирать, так с музыкой! Жаль, что не пришлось повоевать вместе с майором!

— Ты…ты…что себе позволяешь комдив. Да ты у меня из партии вылетишь как пробка из бутылки!

— Значит ничего. Я так и понял. Знаете что, мне завтра людей в бой вести, я чертовски устал, мне надо отдохнуть. Кто то умный сказал — Человека судят не по словам — человека судят по делам — посмотрел он на комиссара. Мои дела описаны там — показал он на стопку листов. Пойду я, если будут вопросы — в рабочем порядке. Повернувшись Пуганов направился к двери кабинета. — Может пронесет — подумал он. Не пронесло.

— Мы вас не отпускали комдив — жесткий голос особиста остановил его на пол пути.

— Вернитесь комдив — раздался спокойный, чуть виноватый голос комкора. На груди у него было два ордена Красного Знамени и комдив знал, что все они заслужены… Он подошел к столу и глянул прямо в глаза командиру корпуса. В них плескался страх, сожаление и твердая решимость.» Своя рубашка ближе к телу» прочел он свой приговор. — Сейчас вызовут вашего заместителя, вы же с ним приехали. Скажете ему — пусть сдадут все, что вы взяли у немцев; утром особый отдел проведет дознание и если все, что вы написали подтвердится, мы подумаем, что с вами делать — со злобной радостью выкрикнул комиссар. — И эти пушки зенитные — поставим вокруг штаба… обратился он к комкору, считая дело решенным. — А с вами комдив мы потом побеседуем — негромко произнес особист. — Особенно меня интересует этот майор НКВД. Все — это точно конец. Осталось только одно и майор разрешил это, как последнее, самое последнее средство.