Переходя к обсуждению значения этого доноса, приходится встретиться с двумя крайними мнениями. Защита, не допуская вообще возможности написания такого доноса, высказывает предположение, что если б он и был написан подсудимою, то не иначе, как в виде шутки, необдуманной и глупой, но все-таки шутки. Обвинение видит в доносе проявление глубокой и долго сдерживаемой ненависти против Познанского и всей его среды. Это крик неразборчивого и ослепленного мщения, желающего гибели отнимаемому и отнимающим. Вы припомните обстановку подсудимой и то, что она всего более была близка с семейством, где она не могла не слышать неоднократно о том, какие тяжелые результаты могут иметь обвинения вроде тех, которые взводятся в доносе на Познанского и товарищей его, где она не могла не понять, каким, в тревожные времена, опасным оружием является донос с обвинением в дистиллировании ядов для целей образовавшегося заговора. Вы определите, таким образом, могла ли здесь быть только шутка и для чего было так странно шутить. Если окажется, что это мало похоже на шутку, то придется обратиться к предположению обвинения в том, что желание погубить Николая Познанского было довольно несомненным. Но, обсуждая обвинение с этой стороны, следует, однако, разрешить вопрос: было ли это исключительное желание гибели этого юноши, суда над ним, строгой кары, которая отразилась бы на всей его жизни? Не был ли донос вызван желанием вернуть к себе охладевающего юношу, которого отвлекает кружок молодых людей и девушек, и для этого разогнать, распугать этот кружок производством о них какого-то «дела», которое, без сомнения, кончилось бы пустяками, ибо не имело бы фактических оснований, но которое заставило бы испуганных родителей принять меры, чтобы дети побольше сидели дома, с книгами и друзьями, вроде Маргариты Жюжан, и поменьше бывали в навлекающем подозрение кружке. Вы оцените каждое из этих трех возможных объяснений доноса и остановитесь на том, которое ближе других к жизни и характеру подсудимой.
Второе звено – причинение вреда – должно заставить вас тщательно обсудить ряд предположений, высказанных на следствии и вытекающих из дела. Но прежде всего два слова о предположении самой подсудимой, помещенном в обвинительном акте и о котором говорил здесь полковник Познанский. Хотя о нем в прениях не упоминалось и самая чудовищность такого обвинения против родителей, по-видимому, остановила и Жюжан от повторения его на суде, но я все-таки считаю нужным напомнить вам отношения семьи к покойному, воспоминания о которых должны изгладить самый след такого подозрения. Вы найдете, может быть, что в семье этой, к сожалению, невмешательство в поведение сына основывалось не на разумной свободе действий, а на смутной неопределенности отношений и что между распущенностью перезрелого организма, с одной стороны, и неокрепшим духовно и физически организмом сына – с другой, родительская власть не становилась, как преграда, не только законная, но в данном случае даже обязательная. Но вы найдете также, без сомнения, в показаниях родителей, данных пред вами, такую горячую любовь к сыну и такую глубокую скорбь о его безвременной кончине, что вы решительно отвергнете всякую, даже отдаленную, возможность мрачного предположения Маргариты Жюжан. Оно не более, как змейка, которая скользнула по делу, никого не успев ужалить. Затем, вы придете к ряду предположений, заслуживающих внимания и разбора. При этом вы не забудете, конечно, что яд, который найден в теле покойного, найден после весьма сложных исследований со стороны специалистов и в лекарстве, которое принимал покойный. Йодистый калий, который находится здесь пред вами в склянке, содержит в себе, вопреки сигнатурке аптеки, морфий в таком количестве, что столовая ложка раствора заключает в себе около трех гранов морфия. Это обстоятельство надо иметь в виду при всех соображениях, и в какие бы предположения о причинах смерти мы ни вдавались – лекарство с морфием должно служить компасом, не допускающим слишком уклоняться в сторону произвольных выводов. Первое предположение – случай. Возможно ли отравление случайное? Морфий, как показали свидетели, был обыкновенным лекарством полковника Познанского. Он не очень охранялся. Он составлял домашнее снадобье, находившееся всегда под рукою. В деле нет непреложных указаний, чтоб он не мог попасть в комнату или в руки Николая Познанского. Йодистый калий принимался с прибавлением яблочно-кислого железа. От прибавления морфия вкус, по мнению экспертов, значительно измениться не мог. Николай Познанский был болен краснухою, которая вызывает слабость глаз, он носил консервы и мог смешать железо с морфием. Обсуждая это предположение, вы не забудете, однако, что морфий был в порошке, который приходилось бы «всыпать» в склянку или в ложку, а яблочно-кислое железо было прописано в каплях, которые приходилось бы «вливать»; что покойный вообще не принимал лекарства ночью и что он был до крайности, как видно из нескольких эпизодов, осторожен относительно здоровья и употребления лекарств.