Неделю спустя, эмоционально опустошенная, она возобновила свои занятия в университете, пережив в полном объеме всю гамму чувств, начиная с горя и кончая злобой. Не в состоянии возвращаться в тишину дома, она часами бесцельно колесила на машине, раскатывая взад и вперед вдоль береговой линии. Затем намеренно стала отыскивать те места, которые были «особенными» для них обоих или, во всяком случае, таковыми казались ей раньше, надавливая этим на больной зуб, пока боль вообще не потеряла для нее всякое значение, думая при этом о возможной или возможных своих предшественницах, которых он, вероятнее всего, тоже привозил в эти места. Ведь, в сущности, он был из тех мужчин, которые во всем стремятся к упорядоченному образу жизни. К примеру, имея жену и сына в Пенсильвании, обзаводятся любовницей в Калифорнии, разделив их расстоянием в строго определенные три тысячи миль.
Меня надули и обчистили, думала она. Как последнюю дуру, да еще с моей же помощью. И она собрала все, что напоминало о нем, и выбросила на помойку. Его особый, венский, кофе, чашку, из которой он его пил, книги, которыми он пользовался, – книги были ее, он бдительно следил за тем, чтобы не оставить после себя никаких следов в доме, где прожил почти три года. У нее не было от него никаких подарков – «единственное, что я могу тебе подарить, – это себя». Он мог только брать, как это теперь открылось ей, причем обладал при этом изумительной проницательностью, не искаженной самой пылкой из страстей. Подарки дарила она: одежду, книги, отделанный под перламутр «Ролекс» (никаких дарственных надписей, предупреждал он ее), взятый убийцей вместе с бумажником из телячьей кожи и дорогим портфелем. После уборки не осталось ничего, что свидетельствовало бы о его пребывании здесь, будто и ноги его никогда не было на пороге ее маленького домика. (Его она затем отдала в руки агентства по уборке квартир и домов, вылизавшего все, от основания до крыши, и уничтожившего даже самый запах Дзандаса.)
Покончив с уборкой, она напилась до плаксивого состояния, вылакав почти целый кувшин маргаритас, после чего ее вырвало, но зато проснулась она, хотя и ослабевшая, но морально очищенная. Во всяком случае, теперь можно было с чистой совестью вновь приступать к занятиям. Всему свое время, сказала она себе. Возьми то, что он тебе дал, а дал он тебе достаточно много, и пользуйся им, как он пользовался тобой. Получи свою ученую степень. Не дай ему испортить твое будущее. Как он испоганил твое прошлое.
Возможно, он и впрямь был лицемером. Господи, чего стоит хотя бы это его: «Моя жена – моя работа». Но нет, надо быть честной до конца. Он ведь не совсем лгал. Он
Университет она закончила с отличием. Двадцать четыре часа спустя она уже была во Флоренции.
11
– А это что такое? – спросила Диана, держа на весу серебряный предмет, который она только что вытащила из вороха тонкой оберточной бумаги.
Ее мать оторвалась от внушительной стопки списков, над которыми колдовала, галочками отмечая в них имена людей, которым были вручены приглашения. Она тоже с недоумением уставилась на предмет, напоминавший собой старинную автомобильную фару, но отлитую из чистого серебра.
– Понятия не имею. А от кого этот подарок?
Диана взглянула на визитную карточку.
– От кого-то по фамилии Холман-Прентисс. – Удивленно поднятые ее брови выражали полное неведение.
– Видимо, кто-то из папиных знакомых, а может быть, кто-то из списков Брукса. Отложи-ка его пока в сторону, а я попрошу Джеймза выяснить, кто бы это мог быть.
– Но если я их не знаю, почему же они приглашены на мою свадьбу? – не унималась Диана.
Снова склонившись над списками, Ливи ответила:
– Милая, если их пригласил папа, что же еще можно сказать по этому поводу? Его слово – закон, кроме того, кто же еще, как не он, все это оплачивает, и, поверь мне, торжество вылетит ему еще в ту копеечку!
– Он может себе это позволить, – возразила Диана, – ведь я его дочь, не так ли? Его