Лучший из лучших

Кровать была накрыта покрывалом от пыли – ни подушек, ни одеяла. Мунго уложил Робин и опустился рядом на колени, все еще прижимая ее к груди.

– Он был святой! – выдавила она сквозь слезы. – А ты послал его на смерть! Ты воплощение дьявола!

Дрожащими пальцами она судорожно, словно утопающая, расстегнула перламутровые пуговицы на его рубашке. На крепкой гладкой груди, покрытой смуглой кожей, курчавились черные волоски. Робин прижалась к ним губами, глубоко вдыхая мужской запах.

– Прости меня! – всхлипнула она. – Господи, прости!

Из своего закутка возле кладовых Джордан Баллантайн наблюдал за работой на громадной кухне Гроте-Схюра.

Три повара колдовали на блестящих плитах, в топках которых пылал уголь. Один из них поспешил к Джордану, держа в руках эмалированную пароварку и серебряную ложечку. Ложечкой Джордан зачерпнул бернский соус для капского корацина. Эта рыбка причудливой формы, похожая на испанский галеон, водилась в бурных водах возле Кейптауна; ее нежное зеленоватое мясо считалось одним из самых изысканных африканских деликатесов.

– Parfait, Monsieur Galliard, comme toujours, – кивнул Джордан. – Как всегда, превосходно, мсье Гальяр.

Коротышка-француз торопливо убежал, сияя улыбкой. Джордан повернулся к тяжелым тиковым дверям, ведущим в винный погреб под кухней. Сегодня утром он лично декантировал десять бутылок портвейна «Виланова» сорокалетней выдержки, урожая тысяча восемьсот пятьдесят третьего года. Вино побледнело до восхитительного коричневатого цвета дикого меда. Официант-малаец в длинном туземном одеянии, подвязанном красным поясом, и с маленькой феской на голове поднимался по каменным ступеням, почтительно неся на старинном серебряном подносе стеклянный графин.

Джордан отлил капельку в украшенную гравировкой серебряную чашечку для дегустации, которую носил на цепочке на шее. Он сделал глоток, покатал на языке и резко втянул воздух через выпяченные губы, чтобы почувствовать вкус портвейна.

– Я был прав, – пробормотал Джордан. – Какая удачная покупка!

Открыв тяжелый реестр вин в кожаном переплете, он с удовольствием обнаружил, что осталось еще двенадцать дюжин бутылок «Вилановы», не считая открытых сегодня. В колонке «Примечания» Джордан записал: «Великолепно. Придержать для особых случаев».

Он повернулся к официанту:

– Рамалла, мы предложим на выбор херес фино или мадеру к супу, к рыбе – шабли или крюг тысяча восемьсот восемьдесят девятого года… – Джордан быстро прошелся по меню и отпустил официанта. – Гости сейчас подойдут, пригласи всех занять свои места.

Бесстрастные, как часовые, двенадцать официантов выстроились возле покрытой дубовыми панелями стены, сложив перед собой затянутые в белые перчатки руки. Джордан прошелся, оглядывая каждого: нет ли пятна на белоснежных одеждах, аккуратно ли завязаны пояса.

Во главе длинного стола он помедлил. На столе стоял подаренный мистеру Родсу директорами компании богато украшенный серебряный сервиз с позолотой, а в дополнение к нему – длинные, изящной формы, бокалы венецианского хрусталя с ободком из золота. Сегодня накрыли на двадцать два человека – Джордан долго мучился, решая, кого куда посадить. В конце концов он поместил доктора Джеймсона в конце стола, а справа от мистера Родса – сэра Генри Лока, верховного комиссара. Удовлетворенный таким расположением, Джордан кивнул и достал из серебряной коробки кубинскую сигару, понюхал, похрустел возле уха – и здесь все в порядке. Положил сигару на место и еще раз внимательно оглядел зал.

Цветы Джордан расставлял лично: пышные соцветия протеи со склонов Столовой горы, в центре – желтые английские розы из цветников Гроте-Схюра и, конечно же, любимые цветы мистера Родса, фиолетовая свинчатка.

Из-за двойных дверей донеслись шаги множества ног по мраморному полу и высокий, почти жалобный, голос, который Джордан так хорошо знал и любил:

– Придется нам уломать старика.

Джордан тепло улыбнулся: «старик» – это наверняка Крюгер, президент Бурской республики, а «уломать» по-прежнему оставалось одним из излюбленных слов мистера Родса. За секунду до того, как двери распахнулись, впуская компанию облаченных во фраки знаменитостей, Джордан выскользнул из зала обратно в свой закуток – приподняв, однако, заслонку возле письменного стола на дюйм, чтобы можно было послушать, о чем разговаривают за длинным сверкающим столом.

Джордан испытывал восхитительное ощущение могущества: сидеть так близко к центру событий, слушать, как бьется пульс истории, и знать, что способен незаметно влиять и направлять – здесь замолвить словечко, там намекнуть или просто посадить рядом двух влиятельных людей за длинным обеденным столом. Временами, когда они оставались наедине, мистер Родс открыто спрашивал: «Джордан, а что ты думаешь об этом?» – и внимательно выслушивал ответ.