Лучший приключенческий детектив

Юриспруденция для Зои сменилась постельными вариациями на тему любви, или секса, как хотите. Я доводил ее до белого каления, но точку не ставил. Я был похож на прозаика, который шлифует одну и ту же фразу, но, не доводя до конца процесс, перечеркивает ее и опять начинает сначала. Чем-то эта наша, а, может, моя собственная игра напоминала борьбу характеров: кто первый сдастся. Если честно, мне тоже приходилось нелегко, но я терпел стоически, как аскет-отшельник, укрощая свое желание. Для сладкоежек, каковыми мы оба, несомненно, являлись, десерта никогда не бывает много, и все же всему на свете есть предел. Я ждал, пока Зоя капитулирует, и знал, что это будет самая сладкая капитуляция в ее жизни. Я был уверен, что скоро мне поднесут ключи от крепости. Все происходило в полном молчании, и Зоя, конечно, давно уже догадалась, какую игру затеял я, но держалась, как цитадель, в которой еще хватает еды, воды и боеприпасов. Но настал, наконец, момент, когда она, вздрагивая всем телом, попросила:

— Эд, я уже не могу! Эд, ну пожалуйста, поскорее! Эд, я сдаюсь!

Цунами я видел только по телевизору, но, пожалуй, только с ним и могу сравнить концовку нашей игры. Страсть теперь одолела обоих — и победителя, и побежденную. Я подумал: когда просит мужчина, женщина может ему отказать, но если просит женщина, для мужчины не существует слова «нет».

В этот день мы так и не вылезли из постели — зачем терять время зря? Даже когда зверски, как пляжники на море, проголодались, скатертью для ужина послужила простыня.

Из автора-одиночки я превратился в соавтора. Вдвоем с Зоей мы «мучились» над каждым «словом» очередного «абзаца», и, когда тот становился изысканно-безупречным, ставили сверкающую, как бриллиант в золотой булавке, точку. Такое вот многоточие любви, только, вопреки законам грамматики, в нем не три, а гораздо больше точек. Иногда, впрочем, подобную вольность позволяют себе писатели-модернисты…

— Эд, ты любил меня сегодня, как перед разлукой, — неожиданно сказала Зоя, когда мы окончательно выдохлись.

Я замер: неужели мое сегодняшнее неистовство, переданное Зое, было продиктовано подсознанием? Я ведь, когда ее увидел, забыл обо всем на свете. Быстро справившись с волнением, ответил:

— Прикинь, я нашел себе денежную работу.

— Где?

— В «Приюте пилигрима». В славненьком таком заведении…

И я все-все рассказал моей девочке о том, как вычислил и как побывал в пансионате, тайну которого мне предстояло разгадать.

— Эд, я боюсь! Эд, а если все это — к черту? — такой тревоги в ее голосе я еще никогда не слышал.

Упрямый ослик во мне шевельнул длинными ушами, недовольно мотнул головой.

— Все будет окей! Нескольких дней хватит, чтобы разобраться с этим «Приютом». Даю слово: если я опять пойду по ложному следу, то завязываю. Значит, не судьба. А теперь — спать! К восьми я должен быть там. Да, я хочу, чтобы ты отвезла меня туда. Вдруг что, расскажешь моему приятелю Вальдшнепову, где меня искать…

Тревога Зои передалась, кажется, и мне.

* * *

Уже к концу первого рабочего дня я, кажется, понял, что представляет собой «Приют пилигрима». По существу, это был дом свиданий, которые надобно сохранить в тайне. Никто в этом лесу, где чаще наткнешься на трупешники, чем на грибы, не вентилировал легкие лучшим на планете воздухом. Те, кто приезжал сюда, а это была крутизна в самом разном обличье: от интеллигентных лощеных господ до типов вполне спортивного телосложения, не столь давно до конца, а может, и не до самого конца распрощавшихся с криминальным прошлым. И, конечно же, являлись эти хозяева жизни в сопровождении длинноногих девиц, каких на «кресте» или в «трубе» хоть пруд пруди. Встречались и зрелые, в самом соку женщины — выхоленные, изысканно одетые от модных кутюрье, оставляющие за собой шлейф от дорогих французских духов. Порой чересчур длинный, что свидетельствовало — эта дама несомненно «из грязи в князи». И газеты наши киевские явно не читает, а то б запомнила, что говаривает по сему поводу Пако Рабанн: «От женщины должно пахнуть максимум на сорок сантиметров. Это словно ее маленькая подпись».

В общем, оказавшись в стенах «Приюта», гости его наружу нос не высовывали, предпочитая посидеть в баре или ресторане на первом этаже, потанцевать, а потом уже подняться к себе. Иные заказывали обед или ужин прямо в номер. И до утра уже не показывались. Некоторым, впрочем, хватало и двух-трех часов. Сколько стоило арендовать апартаменты под любовь, оставалось лишь догадываться. Ясно, что не одну сотню долларов.

Я отвечал за спокойствие и порядок на двух этажах — первом, где помимо увеселительных заведений, был, разумеется, холл со стойкой и рабочим столом отлично вышколенного, предупредительного портье, и втором, полностью отданном под номера, если не считать кабинетов хозяина заведения Юрия Ильича Осмоловского и его двух замов. Надо заметить, что основной мой пост — столик, стул в конце правого крыла располагался как раз на этаже втором, потому, видимо, что покой начальства и его безопасность — превыше всего.