Лучший возраст для смерти

Двери разъехались и Книжник шагнул на четвертый уровень Лабы, превратившийся в дымящиеся развалины. Здесь пахло порохом, гарью и кровью. Запах смерти. Теперь Книжник хорошо знал, как пахнет смерть. Он был уверен – Белка жива. Она не могла умереть. Не должна. Он позвал ее, но никто не ответил. И тогда он начал искать. Даже если ее уже нет, должен остаться хоть какой-то след?

Обломки, осколки, перекрученный металл, белая гипсовая пыль, куски стекла.

Он нашел чью-то оторванную руку и отбросил ее в сторону, как мусор. Из-под завала торчала шишковатая лысая голова, засыпанная белым, и из раскрытого рта мертвеца вытекала ярко-алая струйка крови. Он перешагнул через половину Облома, натолкнулся на Айшу, нанизанную на металлические прутья, торчащие из стены. Она была еще жива, и извивалась всем телом, силясь освободиться, словно бабочка, приколотая иглами к картонке любознательным кидом, силилась, но не могла – железные крюки держали крепко. Взрывная волна сорвала с нее одежду, толстая арматура вышла наружу между голых грудей, лицо, засыпанное пылью, напоминало посмертную маску и только идущая ртом алая кровь красила ей губы цветом истекающей жизни. Жрица хрипела и в ее утробе что-то булькало, как в закипающем на костре котелке.

Тим пробежал мимо нее, не обращая внимания на протянутые к нему руки. Он бы с удовольствием пристрелил Айшу за все, что она сделала, забери ее Беспощадный, но у него были дела поважнее.

Книжник раскидал еще один завал из перемолотой мебели, оттащил в сторону перевернутый лабораторный стол, перевернул громадный шкаф, упавший поперек проема…

И только потом он увидел Ханну.

Фризер и железный ящик прикрыли ее от взрывной волны, она так и лежала между ними ничком, засыпанная мелкой белой пылью, как снегом.

Книжник бросился к ней, упал на колени, перевернул…

И закричал, задрав поросшее седой щетиной лицо к потолку, прижимая Белку к груди. У него на руках лежала старуха. Он никогда не видел живых старух, но знал, как они выглядят, по фотографиям в журналах. Женщина, которую он сжимал в объятиях, была не просто стара, она была очень стара. Сморщенное, как у мумии, лицо, седые лохмы, ввалившиеся щеки и запавший рот, в котором торчал одинокий желтый зуб. Тим пытался найти в этой страшной маске хоть одну знакомую черту, но не находил. Их просто не было.

А потом Белка открыла глаза. Это были ее глаза, хоть и окруженные красными, воспаленными веками, лишенными ресниц. Ее взгляд. Она посмотрела на Книжника и попыталась что-то сказать, но не смогла.

Руки у Тима дрожали. Он вогнал шприц-тубу в сухую, как ветка, шею и нажал на поршень. На миг зрачки у Белки расширились, тело выгнулось, взгляд стал ясным. Похожая на клешню рука поднялась и щеки Книжника коснулись искривленные костлявые пальцы, нитки выцветших губ дрогнули. А потом глаза обесцветились, покрылись слюдой и черепашьи веки прикрыли их навсегда.

И Книжник заплакал, прижимая к себе свою мертвую любовь.

Так плачут не мальчики. Так плачут мужчины.

Эпилог

На гребную тележку поместилось четыре короба с антидотом – сорок тысяч доз. Шепелявый прочно закрепил груз прочными стропами, проверил узлы и показал Тиму большой палец. Мол, все нормально, можем ехать. Он ходил за Книжником, как щенок вольфодога за молочной сукой, наверное, боялся, что тот передумает брать его с собой. Книжник, может, и передумал бы, но уже обо всем договорился с Хранителем и не хотел ничего менять. Один боец ничего не решал, каким бы крутым он не был. Там, куда возвращался Книжник, была нужна целая армия, а переправить ее через Горячие земли Хранителю было не под силу. Да, если честно сказать, и армии у него не было. Схватка у ворот Базы забрала слишком много сил и жизней у племени Вайсов, чтобы разбрасываться здоровыми челами. Работы теперь было непочатый край. Доступ к ресурсам базы и источнику электричества делал Вайсвилль лакомым куском для всех желающих, а желающих урвать чужое всегда находилось великое множество.

Книжник заглянул в ящик с новыми защитными костюмами, проверил, смазан ли гребной механизм (просто так, на всякий случай) и даже заглянул под тележку, чтобы увидеть еще один подарок Штефана – генератор, питавший энергией мощную диодную лампу – головной фонарь на тележке.

Хранитель ждал его в доме. Если раньше Штефан и Книжник выглядели почти ровесниками, то теперь Тим мог вполне сойти за отца Хранителя. Левая рука Штефана висела на перевязи, лоб пересекала глубокая царапина, более похожая на порез.

– Мы готовы, – сообщил Книжник, усаживаясь в гостевое кресло.

– Знаю, – кивнул Штефан, откладывая карандаш и бумаги. – Я все еще надеюсь, что ты передумаешь. Дождись весны. Обещаю, что не буду тебя уговаривать. Зима – не лучшее время для этого путешествия.

Книжник вздохнул.

– Скажу тебе честно, друг мой, летом это путешествие ничуть не легче.

Хранитель посмотрел на Тима изучающе.

– Не могу привыкнуть к твоему новому лицу, – сказал он. – Неужели и я стану таким же?

Книжник кивнул.

– Надеюсь, что да. Это означает повзрослеть, Штефан.

– Как ты думаешь, сколько тебе сейчас лет? Биологически?