Луис Альберто

Разменяв восьмой десяток, они выглядели, однако, вполне жизнерадостными и энергичными людьми. Поженившись до второй мировой войны, Ганс и Габриэлла пронесли свою любовь через множество испытаний и бед, томились в гитлеровских лагерях, испытывали невзгоды и лишения. Но когда с фашизмом было покончено, они обзавелись детьми и сумели сколотить такое состояние, что его хватит ещё на несколько поколений. Даже сейчас престарелая парочка напоминала молодожёнов, только что вышедших из церкви после венчания.

– Что-то вы припозднились сегодня, – шутливо-недовольным тоном заметила Габриэлла, когда Марианна и Луис Альберто сделали заказ. Старушенция обладала поразительным чувством юмора, хотя иногда и превращалась в зануду, если начинала спорить о политике. – Чем же вы сейчас занимались? А впрочем, можете не отвечать, я сама догадываюсь, – и она лукаво подмигнула Гансу.

– Ну что вы… – Марианна несколько смутилась. – Просто заговорились и совсем не смотрели на часы.

Луис Альберто искоса посмотрел на супругу и ухмыльнулся в усы.

– Вот и я о том же, – весело подхватила Габриэлла. – Конечно же, вы заговорились… Кстати, я плохо расслышала, что вы себе заказали?

– Черепаший суп, устрицы и пудинг, – отрапортовала Марианна и поймала себя на мысли, что она, словно маленькая девочка, отчитывается перед школьной учительницей.

– Кофе… – от голода у Луиса Альберто сводило желудок. – Ты про кофе забыла…

– Я давно хотела вам посоветовать жюльен, – затараторила Габриэлла. – Потрясающий вкус! Даже у нас в Германии редко где можно встретить подобный жюльен. В следующий раз непременно закажите, не пожалеете.

– У меня от грибов часто болит… – начал было Луис Альберто, но Марианна толкнула мужа локтём в бок, и он осёкся.

– Что? Что у вас болит от грибов? – заинтересовалась старушка. – Вы уж поймите меня, не сочтите назойливой, но я сейчас в таком возрасте… Как сказал классик, если ты просыпаешься утром, и у тебя ничего не болит, значит, ты умер. Да уж, здоровье не купишь. У меня, знаете ли, сердечко иногда пошаливает, да и ревматизм – не самая приятная штука. Про радикулит промолчу. Так что у вас после грибов? Что именно болит?

– Голова… – угрюмо проговорил Луис Альберто.

– Голова? – Габриэлла встревоженно посмотрела на своего собеседника. – Странно… Я бы на вашем месте обязательно обратилась к врачу. Удивительно странный симптом…

Официант поставил перед Марианной и Луисом Альберто тарелки с супом, блюдо, доверху наполненное устрицами, и, пожелав приятного аппетита, удалился.

– Оч-чень интересный мужчина. – Габриэлла проводила взглядом официанта и в следующее мгновение поинтересовалась у Марианны:

– А что это у вас в тарелочке такое плавает?

– Где? – испугалась Марианна и невольно отшатнулась от стола.

– А вот, беленькое. Можно потрогать? – И старушка уже было занесла над тарелкой свой корявый пальчик, но Ганс, молчавший до того момента, вдруг что-то сказал ей по-немецки. Габриэлла сразу же отдёрнула руку и изобразила на лице ангельское выражение.

– Это мясо черепахи, – пояснил Луис Альберто и надкусил булочку.

– Ах, вот оно что значит! – воскликнула Габриэлла так громко, что люди, сидевшие за соседними столиками, невольно обернулись в её сторону. – Как же я сразу не догадалась? Фу, какая гадость! Мучить, убивать бедное животное! Всё-таки я была права, когда утверждала, что человечество состоит из злодеев и недоумков. Злодеи – это в данном случае те, кто убивает маленьких беззащитных черепашек, а недоумки – те, кто этих черепашек употребляют в пищу. – На её глазах выступили искренние слёзы. – И куда только смотрит Общество защиты животных? Гансик, помнишь, у нашего младшенького внучка в аквариуме сидела черепашка? Такая миленькая, она всё-всё понимала. Ты спрашивал перед нашим отъездом, как это божественное создание поживает?

– Спрашивал. – Ганс с удовольствием уплетал куриную грудку. – Она сдохла.

– Что? Что ты сказал, повтори, Ганс!

– Сдохла, – повторил старый немец, отпивая из высокого стакана вино. – Умерла. Съела, наверное, что-нибудь.

Габриэлла замолчала, потупила глаза и не проронила ни единого слова до конца ужина, так и не притронувшись к еде.

Оркестранты, облачённые в одинаковую строгую униформу, играли что-то классическое, изредка поглядывая на длинноволосого дирижёра, упоённо размахивающего в такт музыке тоненькой деревянной палочкой.