Егорушка, крепкий, румяный парень лет двадцати трёх, поздоровался с нами, положил на верхнюю полку потёртый чемодан, повесил пальто и сел. Напротив, опершись ладонями на колени, уселся его спутник. Это был человек, что называется, в самом соку. Ни морщин, ни одышки, которая появляется у людей среднего возраста при поспешной посадке на поезд, ничего этого не было у егорушкина попутчика Наоборот, лоснящийся подбородок, крепкая шея и крутые широкие плечи говорили, что этот человек совсем не обременяет собой персонал больниц и поликлиник и едва ли знает вкус аспирина, валерьяновки и прочей фармацевтической снеди. Определить его профессию по внешности, по костюму было невозможно.
Некоторое время все сидели молча: мы с Дарьей Петровной молчали потому, что за восемь часов пути успели наговориться вдоволь, новые пассажиры, вероятно, ещё стеснялись нас или, возможно, думали о недавней разлуке с родными, близкими, друзьями.
Первым заговорил пассажир в кожаной кепке.
— Подумать только, — сказал он, обращаясь к Егорушке, — в поле самый сев, а тут поезд полон людей. Еле билеты достали. И куда такая пропасть народа едет, зачем?
— Каждый по своему делу, — пожал плечами Егор. — Мало ли, Афанасий Кузьмич, у людей всяких дел набирается. Вот и едут.
— Ерунда! — резанул рукой воздух тот, кого назвали Афанасием Кузьмином. — Какие могут быть поездки в такое горячее время года? Погода надо бы лучше, да некуда. Самая благодать для сева. А ты, наверно, знаешь старую пословицу: весенний день год кормит. Э, да что там день! Тут каждый час дорог, каждая минута! Это же лишние центнеры хлеба: А ты, надеюсь, читал, какое значение придаётся каждому центнеру зерна? Нет, как ни говори, а неполадок у нас ещё очень много. А почему? Да потому, что сознание у людей не на должной высоте. Многие совсем не понимают того, в каких условиях они живут. Или уж не хотят понять, что ли?
Афанасий Кузьмич умолк и посмотрел на нас, как бы спрашивая: «А как, добрые люди, вы расцениваете этот вопрос?»
— Оно, конечно, — певуче заговорила Дарья Петровна, поправив пуховый платок, висевший на её плечах, — сев не любит затяжек. Упустишь подходящий момент, потом никакими тракторами не догонишь. Тут всем дела найдутся, каждому человеку. Однако… простите, вас, кажется, Афанасием Кузьмичом зовут?
— Совершенно точно! — учтиво поклонился Афанасий Кузьмич.
— Так вот, Афанасий Кузьмич, ездить людям тоже нужно. Мало ли разных дел бывает! У меня вот. к примеру, три сына да две дочери в разных краях живут. Нельзя, чтобы я к ним не съездила или они меня не навестили. Возьмём, скажем, теперешний случай: моя младшая сноха, жена, значит, младшего сына, родила дочку, первенькую. А живут они под Калязином, Он в МТС служит, она врачует. Так как же мне после этого не съездить, не помочь им? Вот и поехала, пожила у них, пока сноха поправилась.
— Ну, это — совсем другое дело, — пожал плечами Афанасий Кузьмич. — Тут особая причина. К тому же я имею в виду не женщин, а мужчин. Сейчас только на одной нашей станции их садилось… Егор, сколько их, человек пятнадцать было? А?
— Не знаю, не считал, — рассеянно ответил Егор.
— А по-моему, было! — утвердительно сказал Афанасий Кузьмич, — И что получается: район не управляется с севом, а они по железной дороге раскатывают. Скажите на милость, это порядок? Нет, непорядок!
Говорил Афанасий Кузьмич с жаром, сильно размахивая руками, то и дело поправляя кепку, которую он почему-то не решался снять. Б ходе этой беседы, сопровождаемой монотонным стуком колёс, мне и Дарье Петровне всё ясней становилось, что перед нами сидит человек, который всей душой болеет за судьбы урожая. Когда Афанасий Кузьмич обвинял районное руководство в либерализме и беззаботности, мне почему-то казалось, что в одном купе с нами едет взыскательный председатель колхоза, которого районные бюрократы в такую горячую пору вызвали на совещание. Но вот он стал ругать председателей колхозов за их неповоротливость, и тогда я был склонен принять его за какого-то районного руководителя или, на крайний случай, за уполномоченного по севу.
А разгорячённый Афанасий Кузьмич между тем продолжал:
— Посмотрите, пожалуйста, в окно! Видите, что там делается? Видите?
Мы посмотрели в окно. Сразу же за полосой отчуждения на расстоянии каких-то сорока — пятидесяти метров один от другого шли два трактора, волоча за собою пятикорпусные плуги. За плугами неотступно прыгали грачи.
— Видите, кто сидит на машинах? — спросил Афанасий Кузьмич.
— Девушки, — ответила Дарья Петровна.
— Вот то-то и оно, что девушки! — кивнул в сторону окна Афанасий Кузьмич. — А где, позвольте вас спросить, ребята, мужчины? Где? А? Если хотите, могу ответить. Одни работают в сельпо, другие в районе, а третьи вообще бог весть чем занимаются.
— А чем же они занимаются? — спросил Егор и впервые за весь путь улыбнулся.