Лукреция Борджа

Тревожась об отце, нетерпеливо поджидая гонца, который приезжает чуть живым после долгого и необычайно опасного путешествия, она хватает свиток онемевшими от холода пальцами и срывает папскую печать. Она узнает о входе французов в Рим с «их армией, ужасающей взор, кишащей висельниками, подлыми негодяями, ускользнувшими от правосудия, в большинстве своем отмеченными цветком лилии на плече», как напишет Брантом. А Александр VI сообщает ей, что он отверг предложение Альфонсо II укрыться у него в Гаэте и теперь отправляется в замок Святого Ангела, поскольку больше не чувствует себя в безопасности в Ватикане.

С трех часов пополудни до девяти часов вечера 31 декабря 1494 года под свинцовым небом при свете факелов, под раскаты грома французские завоеватели проходят через ворота Пополо. Во главе идут наемники, три тысячи швейцарцев и немцев в пестрых и коротких костюмах, несущих копья длиной более трех метров, за ними следуют пять тысяч гасконцев «противного и уродливого вида», вооруженных арбалетами. За ними по пятам следуют восемь тысяч дворян, одетых в шелковые одежды и шлемы, украшенные султанами и золотыми цепями. Их лошади с подстриженными гривами и обрезанными ушами внушают ужас, как и их тридцать шесть бронзовых пушек.

Если папа и боится этой варварской армии, то народное веселье, охватившее весь город, ранит его еще больше. «Толпа, — пишет он своей дочери, — всегда готова рукоплескать победителю, особенно когда он предстает в столь великолепном облачении». Зато внешний вид Карла VIII в сопровождении Асканио Сфорца и кардинала Джулиано делла Ровере, врагов папы, разочаровывает наместника Святого Петра. У него глаза навыкате, хрящеватые уши, большой толстый нос, отвислые губы, вечно приоткрытый рот, нервно подергивающиеся руки. «Il gobbo»[8]

— прозвище, которым украсила этого тщедушного, словно расплавившегося в теплых доспехах человека молва, несколько успокаивает Александра VI, который опасался увидеть короля-рыцаря.

Гонец понтифика также сообщает Лукреции о пожарах и грабежах, устроенных солдатней, в частности о разграблении домов Ваноццы, кардинала Карафа и епископа Козенцы: вещи украдены, мебель сломана и среди прочего — испорчены бесценные карты земных полушарий. Залы дворца превратились в конюшни, на мраморном полу солома, лошадиный навоз, моча и рвотные массы пьяных солдат; негодяи дерутся в борделях, пьют и едят вдоволь и ни за что не платят. Рим превратился в свинарник: наемники разгуливают по гетто и насилуют молодых евреек, предварительно покончив с их мужьями. И если, продолжает гонец, 5 января на праздник Богоявления папа позволяет цвету рыцарства облобызать ему ноги, это не значит, что он согласится удовлетворить требования короля Франции: оставить замок Святого Ангела, выдать ему принца Джему и Чезаре, дать инвеституру Неаполитанского королевства. Со своей стороны кардиналы Сфорца, делла Ровере, Савелли и Колонна призвали государя во время церковного собора свергнуть наместника Христа. Попавшему в ловушку Александру VI видится только один выход: оставаться в замке Святого Ангела, куда Чезаре и двоюродный брат папы архиепископ Монреальский Хуан Борджа сопроводили его, чтобы организовать защиту крепости. Увидев уже приведенную в боевую готовность королевскую артиллерию, Александр VI дает знать Карлу VIII и его канонирам, что он готов лично взойти на стену замка, с папской тиарой на голове и дароносицей в руке.

Монарх колеблется. Войти в собор Святого Петра, переступив через труп главы Церкви, — слишком дурное начало для осуществления его честолюбивых планов относительно Неаполитанского королевства. Несколько часов спустя часть крепостной стены все-таки разрушают, и король ждет капитуляции Его Святейшества. Четыреста испанцев, защищающих цитадель, больше не в силах сдерживать захватчиков. Однако по приказу папы на самый верх крепостной стены выносят покрывало святой Вероники и головы святого Петра и святого Павла в хрустальных раках, и это дважды останавливает осаждающих.

При условии, что он не станет «рабом французов», Александр VI изъявляет желание пойти на компромисс и заявляет о своей готовности выдать Джему, а затем Чезаре и простить кардиналов-предателей. Когда возникает вопрос о коронации короля в Неаполе, папа уклоняется от него. Тем не менее Карл VIII считает себя вполне удовлетворенным, поскольку присутствие Чезаре Борджа в качестве папского легата дает ему уверенность в том, что, как только будет изгнана Арагонская династия, он получит необходимую ему инвеституру в Неаполе.

Глава римской Церкви сохранил главное. Он избежал созыва собора и добился признания своего высокого сана. Его власть не пострадала.