Лукреция Борджиа

Бывали дни, когда она не выходила из этих крошечных апартаментов, и тогда в них не умолкал смех, звучала музыка, слышались веселые испанские песни. Все знали о том, что в комнатах на балконе преобладали обычаи, принятые в Испании. С постели Лукреция не вставала раньше полудня. После мессы она приступала к легкому завтраку и беседовала со служанками. Они пели и читали стихи. Каждый день ей тщательно мыли волосы, а кроме того, она любила принимать ванны с различными травяными настоями. Порой, когда вместе с ней были только Анджела, Никола и Джиролама, они звали девочку–служанку Лючию, и та наполняла ароматной водой огромную ванну, стоявшую в комнате служанок. Затем все трое раздевались, завязывали волосы и забирались в этот небольшой бассейн. Там они с удовольствием плескались и терли друг дружке спины, а Лючия следила за температурой воды и по их желанию добавляла в нее различные благовония и целебные травы.

Приняв ванну, они заворачивались в шелковые простыни и отдыхали, разговаривая о любви, о поэзии, о новых стилях в одежде и украшениях. Позже Лючия зажигала свечи, и Лукреция брала в руки лютню.

Ни одна из них не знала, что маленькая Лючия рассказывала обо всех подробностях их времяпрепровождения бывшему священнику, состоявшему в свите Лукреции, а тот включал эти сведения в отчеты, которые регулярно посылал своей любовнице Изабелле.

– Язычница! Нехристь! – бушевала в Мантуе Изабелла.

Она тоже писала письма – обратно в Феррару, своему отцу герцогу Эркюлю. Тот должен был обратить самое пристальное внимание на вызывающее поведение его невестки.

Эркюль внял предостережениям Изабеллы. Как–то раз он отложил счета и направился в небольшие апартаменты на балконе своего замка.

Когда там узнали о его приближении, то сразу засуетились – нужно было спрятать рулоны дорогих тканей, накрыть простынями ванну с ароматической водой.

Лукреция приняла герцога радушно, но не могла не улыбнуться, заметив его взгляд, брошенный на изысканную обстановку в комнате.

– Добро пожаловать, герцог, – сказала она и протянула для поцелуя свою надушенную руку.

Мускус! – подумал старый Эркюль. Стоит больших денег – а какая польза? Зачем он ей нужен?

– Присаживайтесь, прошу вас, – продолжила Лукреция. – Устраивайтесь поудобней. Выпьете немного вина? – Она хлопнула в ладоши. – Давненько вас не было видно, дорогой герцог.

– Я не хочу вина, – сказал Эркюль. – Уже освежился и боюсь перебрать лишнего. Дочь моя, у вас здесь более, чем уютно.

– Эти комнаты я превратила в подобие тех, которые занимала во дворце Санта Мария дель Портико.

– Должно быть, там обстановка стоила целого состояния.

– Они были достаточно удобны.

– Здесь это выглядит чересчур экстравагантно, дочь моя. Вот потому–то я и зашел поговорить с вами… Лукреция, в Ферраре предпочитают не иметь долгов.

– Долгов? Но у меня есть свои деньги… мои собственные. Я ничего не должна Ферраре.

– Уверяю вас, на восемь тысяч дукатов в год вы не сможете жить, как живете сейчас.

– Восемь тысяч дукатов! Разумеется, я не смогу жить на такую сумму.

– Это вполне приличная сумма, и я решил, что именно она будет составлять ваш доход.

– Мой господин, вы шутите.

– Напротив, я совершенно серьезен.

– Повторяю, я не смогу жить на восемь тысяч дукатов. Мне нужно по крайней мере двенадцать, и это при самых скромных расходах.

– Боюсь, ваши воспитатели привили вам искаженное представление о скромности, – строго сказал герцог.

– А кроме того, – вспыхнула Лукреция, – мой отец уплатил вам очень хорошее приданое. Он хотел, чтобы вы обеспечили меня доходом, к которому я привыкла.

– Феррара – не Рим, дочь моя. А я не так богат, как ваш отец. Прошу вас, умерьте ваши запросы – восемь тысяч дукатов это все, что я смогу предложить вам.

– Я не приму их, – твердо сказала она. – Они обрекут меня на нищету.

– При таком количестве платьев и дорогих украшений – несомненно. Сколько у вас роскошных туалетов! Если с ними обращаться немного более бережно, они еще долго смогут служить вам.

Лукреция побледнела.

– Ни я, ни моя прислуга не можем жить на восемь тысяч дукатов.

– Какая вульгарность, все эти разговоры о деньгах, – вздохнул герцог. – В благородных семьях считается зазорным даже вспоминать о них.

– Да вы же сами начали эту тему! Эркюль насупился.

– В таком случае – оставим ее. Вопрос уже решен.

– Разумеется, решен. Я не могу жить на двенадцать тысяч дукатов в год.

Герцог резко повернулся и вышел из комнаты. У самой двери он пробормотал что–то об этих выскочках, которым только дай породниться с аристократическими семьями.

Это был открытый разрыв.

Вскоре Лукреции стало ясно, что она забеременела.

Когда об этом узнал герцог, он навестил ее и с важным видом сообщил, что в честь такого радостного известия согласен выделить ей ежегодный доход в десять тысяч дукатов. Она снова отказалась. Эркюль оскорбился и посетовал на свою непредусмотрительность, из–за которой он совершил такой опрометчивый шаг, как подписание брачного контракта с алчными Борджа.

Были у него и другие жалобы.