Лукреция Борджиа

На него наседали со всех сторон. Сраженный чьей–то пикой, он упал на землю и какое–то время еще продолжал смеяться своим демоническим смехом. К нему, истекающему кровью, подошел Луи де Бомон – тот хотел посмотреть на человека, так нетерпеливо желавшего встретить свою смерть.

Затем над ним склонились солдаты и начали снимать с него дорогие доспехи и украшения.

Закончив эту работу, они оставили его обнаженное тело на съедение хищным птицам. Так не стало тридцатилетнего герцога Романьи и Валентинуа, страшного и кровожадного Валентино.

Лукреция отдыхала в своих апартаментах и мечтала о будущих свиданиях с Франческо, как вдруг за окном послышался стук лошадиных копыт. Во двор замка проскакал запыленный всадник.

Лукреция не обратила на него внимания, а новость ей сообщил монах Рафаэль, часто бывавший при дворе.

Он подошел к ней и положил руки на ее плечи. Затем благословил.

– Вашего торжественного вида можно испугаться, – улыбнулась Лукреция.

– Прошу вас, приготовьтесь к трагическому известию, – сказал он.

Лукреция напряглась.

– Валентино пал в бою.

Она не произнесла ни звука, а только недоверчиво уставилась на него. Она отказывалась верить услышанному.

– Это правда, дочь моя, – сказал монах. Она вздрогнула.

– Это ложь… ложь! – воскликнула она.

– Нет. Это правда. Он доблестно погиб на поле боя.

– Чезаре не мог погибнуть. Все, кто угодно, но только не он. В бою ему нет равных!

– Желаете ли вы, чтобы я помолился вместе с вами? Мы будем просить Господа послать вам мужество, которое поможет вам вынести это горе.

– Молитвы? Я не желаю никаких молитв! Это какая–то ошибка! Мой брат не мог погибнуть. Если хотите, можете поехать в Наварру, и там вам скажут правду. Чезаре жив. Я это знаю.

Монах печально посмотрел на нее и покачал головой.

Он подвел ее к постели и подал знак служанкам. Она оставалась безучастной до тех пор, пока они не прикоснулись к ней. Затем оттолкнула их.

Бросив умоляющий взгляд на монаха, она закрыла лицо руками. Они услышали ее невнятный шепот:

– Чезаре… брат мой! Брат мой… Чезаре! Это невозможно… Все, кто угодно, но только не Чезаре…

Она махнула им рукой, прося оставить ее в одиночестве. Выходя из комнаты, они слышали ее бормотание:

– Мой отец… Джованни… мой первый Альфонсо… все, все, кто угодно… но только не Чезаре…

Через час служанки вновь пришли к ней и застали ее сидящей в том же положении и по–прежнему причитающей. Они попробовали уложить ее на подушки, но Лукреция не слушала их. Она отказалась от пищи и только поздно ночью позволила уложить себя в постель.

Строцци пытался ободрить ее.

Он говорил, что ей не следует поддаваться горю; что она молода и красива; что он понимает ее состояние, но знает, что много людей любят ее и глубоко сочувствуют ее несчастью – уже ради них ей нельзя так убиваться и губить свою красоту.

Он тайком носил ей письма от Франческо, которые тот пересылал через брата Строцци – Юлия, жившего в Мантуе. Франческо писал о своей любви; о том отчаянии, которое его охватило после известия о смерти Чезаре; о том, что гордится ее братом, показавшим пример воинской доблести, о котором еще долго будут вспоминать и итальянцы, и французы; снова об их любви и о том, как он дорожит своей единственной и ненаглядной Лукрецией. Вскоре она стала отвечать на его письма.

Затем Лукреция узнала, что беременна.

Альфонсо к этому известию отнесся без особого интереса. Слишком уж много раз он разочаровывался в ней. Единственная перемена в его поведении выразилась в том, что теперь он перестал приходить в спальню супруги – все ночи он проводил с любовницами.

Она же решила во что бы то ни стало родить крепкого и здорового ребенка. Лукреция больше не танцевала и не ездила верхом; внимательно следила за своим рационом и часто выходила подышать свежим воздухом. По ее эскизам уже сделали чудесную колыбельку для будущего младенца – Эркюль Строцци помогал рисовать орнамент для нее.

В середине апреля у нее начались схватки. Во всем замке царила суматоха. Альфонсо тоже был возбужден, но отреагировал тем, что немедленно уехал за город. Он не мог вынести новой неудачи и не верил, что Лукреция подарит ему наследника, в котором он так нуждался.

Ребенок – мальчик – родился через несколько часов после его отъезда. Едва появившись на свет, он закричал и выглядел при этом таким крепким и славным, что ни у кого не возникло сомнений – этого малыша не постигнет участь его предшественников.

Услышав об успешных родах, Альфонсо галопом примчался в замок и сразу поднялся в апартаменты супруги. Взяв на руки ребенка, он засмеялся от удовольствия.

– Мы назовем его Эркюлем, в честь моего отца, – сказал он. – Смотрите, какой он здоровый и сильный. Вот он, истинный наследник Феррары!

Об этом младенце ходили кое–какие слухи. Многие люди помнили о последнем визите маркиза Мантуанского в Феррару, и слуги Эркюля Строцци иной раз поговаривали о том, что в доме их хозяина Франческо Гонзага встречался с супругой герцога Феррарского.

Внешность маленького Эркюля порой вызывала недоумение горожан.