Луна над горой

Сунь Укуну знаком гнев, но незнакомо отчаяние. Он умеет радоваться, но не умеет тосковать. Неудивительно, что он не поддается унынию. Но Сюаньцзан не унывает вопреки тому, что сила его мала, а вокруг кишат опасные чудовища и демоны. Разве не поразительно?

Любопытно: Сунь Укун не понимает, в чем Учитель его превосходит, и воображает, что привязан к нему лишь обстоятельствами. Будучи не в духе, Царь обезьян уверяет: он, мол, сопровождает Сюаньцзана только из-за волшебного обруча, который тот надел ему на голову – если не выполнить приказаний Учителя, обруч сжимается и причиняет нестерпимую боль. Но в следующий момент Царь обезьян, ворча: «Вечно его спасай…» – вновь отправляется выручать Учителя из очередной переделки.

– До того беспомощный – сил нет смотреть! И откуда он взялся такой на мою голову? – говорит Сунь Укун, словно бы похваляясь, что сильнее. Он, похоже, не задумывается, как много в его чувствах к Учителю безотчетного восхищения перед высшим и подспудного влечения к красоте и благородству, свойственных всем живым существам.

Еще любопытнее, что и Учитель тоже не осознает, в чем превосходит Сунь Укуна. Каждый раз, как тот спасает его, Учитель благодарит со слезами на глазах: «Если бы не ты, я бы погиб!» Но кому-кому, а ему гибель не грозит, даже если его сожрет какое-нибудь чудовище.

Наблюдать за этими двоими чрезвычайно занимательно: оба не подозревают, что на самом деле их связывает, но относятся друг к другу с истинным уважением и любовью – хоть случается им и повздорить. Я, однако, понял: пусть они кажутся полными противоположностями, между ними есть кое-что общее. Оба применительно к своей жизни считают данность необходимостью, а необходимость – неизбежностью. И оба видят в этой неизбежности свободу. Говорят, что алмаз и уголь состоят из одного и того же вещества. Жизнь Сунь Укуна и жизнь Сюаньцзана на первый взгляд отличаются сильнее, чем алмаз и уголь. Не удивительно ли, что при этом оба исходят из одних и тех же предпосылок! И, быть может, восприятие неизбежности как свободы и делает обоих столь необыкновенными?

Мы же, трое учеников Сюаньцзана – Сунь Укун, Чжу Бацзе и я, – до смешного различны между собой. Допустим, на закате дня мы решаем остановиться на ночлег в полуразрушенном храме у дороги; и хотя все соглашаются с этим решением, причины у каждого свои. Сунь Укун рад подобному ночлегу: там наверняка найдется парочка демонов, которых можно будет одолеть. Чжу Бацзе считает, что искать другое место в поздний час слишком хлопотно, а ему уже хочется передохнуть, поужинать и завалиться спать. Я же полагаю: кругом в любом случае полно всякой нечисти, а потому не все ли равно, где остановиться? Разве не забавно, что трое спутников так мало похожи друг на друга? На свете нет ничего интереснее, чем наблюдать за живыми существами.

Рядом с ярким Сунь Укуном второй мой товарищ, Чжу Бацзе, обычно остается в тени – но и он по-своему весьма незауряден. Это существо, получеловек-полусвинья, очень любит жизнь. Вкусом, обонянием, осязанием – всеми пятью чувствами он привязан к нашему миру.

– Зачем мы направляемся в Индию? – спросил он меня однажды. – Для того, чтобы улучшить свою карму и в следующей жизни возродиться в раю? Но каков из себя этот рай? Неужто там просто сидят на листьях лотоса, раскачиваясь туда-сюда? Тогда в нем мало толку! По мне так рай ни к чему, если там нельзя поесть дымящегося, наваристого супа или ароматного мяса с хрустящей корочкой! А вкушать туман, как в историях про бессмертных даосов, – нет уж, увольте, это не для меня. Такого блаженства мне и даром не нужно! В нашем мире, конечно, бывает тяжело, но в нем, как ни крути, есть и удовольствия, от которых забываешь про любые невзгоды! Я, по крайней мере, забываю.

Тут Чжу Бацзе пустился в перечисление земных наслаждений: дремать в тени дерева в погожий летний день, купаться в горной речке, играть на флейте в лунную ночь, спать допоздна весенним утром, беседовать у очага зимним вечером… С какой радостью вспоминал он всевозможные удовольствия – и каким длинным был их список! Не обошел он вниманием и красоту юного женского тела, и вкусы излюбленных яств для каждого времени года… Красноречие его не иссякало. Я был ошеломлен. Мне и в голову не приходило, что в мире так много приятных вещей и моментов – и что есть существа, которые наслаждаются ими в полной мере. Меня осенило: а ведь это тоже талант! После того разговора я перестал смотреть на Чжу Бацзе, получеловека-полусвинью, свысока.

Правда, начав разговаривать с ним чаще, я подметил одну странность. Постепенно мне стало казаться, что под его жизнелюбием таится какая-то червоточина.

– Если бы я не так почитал Учителя да не так боялся Сунь Укуна – ни в какую Индию бы не пошел, только б меня здесь и видели! – говорил он, но за его речами угадывался страх, будто он осторожно ступал по тонкому льду. Словом, я заподозрил, что для Чжу Бацзе, как и для меня самого, наше путешествие было чем-то вроде соломинки, за которую мы ухватились, пытаясь спастись от безнадежности и отчаяния.