Луна в тумане (Жуткие японские рассказы)

«Я не забыла о доброте вашей, – сказала она, – и ждала вас с любовью. Прошу вас, заходите». И она провела его в комнаты и стала потчевать вином и всевозможными фруктами. Затем, опьянев от вина и радости, они легли на одно ложе. Но тут взошло солнце, и Тоёо проснулся.

«Если бы это было наяву!» – подумал Тоёо. Сердце его сильно билось. Забыв о завтраке, он словно в тумане вышел из дому. В деревне возле монастыря он спросил, где находится дом Манаго Агата, но никто не мог ему ответить. Минул полдень, а Тоёо все ходил по деревне и спрашивал. И вдруг он увидел девочку-служанку, которая вчера сопровождала Манаго. Он необычайно обрадовался и остановил ее: «Где же ваш дом, девочка? Я ведь пришел за зонтиком!» В ответ служанка сказала с улыбкой: «Как хорошо, что вы пришли! Пожалуйте за мной». Она поспешила вперед и через некоторое время сказала: «Здесь». Тоёо увидел высокие ворота и огромный дом. Все, даже бамбуковые шторы на воротах, было точно такое же, как во сне. «Как странно!» – подумал Тоёо и вошел.

Служанка вбежала в дом. «Хозяин зонтика искал вас, и я его привела», – крикнула она. «Где он? Пригласи его сюда», – с этими словами навстречу Тоёо вышла Манаго. Тоёо сказал: «Неподалеку отсюда живет мой наставник господин Абэ. Я обучаюсь у него уже несколько лет. Сегодня по пути к нему я решил зайти к вам за зонтиком. Теперь я знаю, где вы живете, и когда-нибудь зайду еще раз». Но Манаго, не давая ему выйти, сказала служанке: «Мароя, не выпускай его!» И служанка, вцепившись в него, объявила: «Вы настояли на том, чтобы мы взяли ваш зонтик, а мы настоим на том, чтобы вы немного погостили у нас». Подталкивая сзади, она провела его в южную комнату. Там пол был застлан циновками, стояла красивая ширма, висели картины старинных мастеров. Сразу было видно, что дом принадлежит людям не подлого звания.

Манаго, войдя вслед за Тоёо, сказала: «По некоторым причинам в этом доме сейчас никто не живет, и мы не можем угостить вас как подобает. Так позвольте предложить вам простого вина». Мароя подала закуски и фрукты в вазах и на блюдах и вино в фарфоровых бутылках и глиняных кувшинах и наполнила чашки. «Уж не сон ли это опять? – подумал Тоёо. – Жаль было бы проснуться!».

Однако все было наяву, и это показалось Тоёо еще более странным.

Когда и гость и хозяйка опьянели, Манаго подняла чашку с вином и, обратив к Тоёо свое лицо, прекрасное, как отражение в чистой воде ветки цветущей вишни, заговорила нежным голосом, каким поет соловей в листве, колеблемой весенним ветром: «Не стану я оскорблять богов, тая от вас постыдную слабость. Только не принимайте мои слова за ложь или за шутку. Я родилась в столице, но вскоре отец и мать покинули меня. Воспитывалась и выросла я у кормилицы. Затем меня взял замуж некий Агата, чиновник при правителе этой провинции, и я прожила с ним три года. Этой весной он оставил службу и вдруг занемог и скончался, покинув меня одну в целом свете. Я справилась о кормилице, но мне сообщили, что она постриглась в монахини и отправилась странствовать. Значит, никого не осталось у меня и в столице. Пожалейте же меня! Вчера, когда мы вместе прятались от дождя, я тотчас же поняла, какой вы добрый и нежный человек, и захотела принадлежать вам до конца дней своих, быть вашей супругой. Так не отталкивайте меня, и закрепим навечно наш союз вином из этих чашек!».

Лишь об этом и мечтал Тоёо после вчерашнего дня, душа его была охвачена любовным смятением, и он весь с головы до ног задрожал от радости. Но он тут же вспомнил, что не волен распоряжаться собой, и при мысли о том, что придется просить дозволения у родителей и у старшего брата, радость его померкла и его охватил страх. Он не мог вымолвить ни слова в ответ. Тогда Манаго смутилась и сказала: «По женскому легкомыслию я говорила глупости, и мне стыдно, что нельзя взять обратно свои слова. Как могла я, бессовестная, навязываться вам, тогда как мне давно уже следовало бы утопиться в море! И хотя мое признание – не ложь и не шутка, прошу вас, будем считать, что оно подсказано мне вином, и поскорее забудем об этом».