Луначарский

Луначарский в сборнике «Вопросы философии и психологии» (1902, май — июнь) публикует одну из первых работ — «Русский Фауст». Статья посвящена Ивану Карамазову, который рассматривается как «декадент», отрицающий социальный прогресс.

В 1900-х годах Анатолий Васильевич сотрудничал в периодических изданиях — «Образование», «Киевские отклики», «Правда», «Курьер». Он становится крупным партийным журналистом.

Отбыв ссылку, Луначарский едет в Киев, а затем в Париж. Оттуда по настоятельной просьбе Ленина переезжает в Женеву, где входит в редколлегии большевистских газет «Пролетарий» и «Вперед» и активно взаимодействует с А. А. Богдановым и Лениным, ведя идейную борьбу с Мартовым, Даном и другими меньшевиками.

…К писателю А. И. Куприну и Луначарскому подошел черноволосый красавец Бердяев. По его одухотворенному лицу изредка пробегала обезображивающая гримаса, однако в следующее мгновение его лицо вновь становилось вдохновенным и красивым. С Луначарским он обращался надменно, менторски, как старший, хотя были они почти одногодками.

— Мы с господином Луначарским давненько знакомы, — сказал Бердяев, обращаясь к Куприну. — Драчливый субъект! Правильно я вас характеризую, господин Луначарский?

— Как же, как же, — поспешно заговорил Луначарский, — вместе ссылку отбывали. Много спорили. Да и сейчас я с вами резко расхожусь в позициях и не могу вам простить нападки на Горького.

Бердяев не обратил внимания на выпад Луначарского и сказал Куприну:

— Александр Иванович, я в газете «Наша жизнь» прочитал очень острую вашу статью «События в Севастополе. Ночь 15 ноября» о жестоком подавлении восстания на крейсере «Очаков». Ваша корреспонденция опровергает официальное сообщение «Крымского вестника».

Куприн пояснил:

— Вице-адмирал Чухнин отдал приказ о высылке меня в двадцать четыре часа из Севастопольского градоначальства и подал на меня жалобу прокурору. Я получил повестку о привлечении меня к уголовной ответственности за статью, которая, по официальному определению, «от начала до конца направлена к несправедливому опорочиванию должностного лица». Так что вы, господин Бердяев, имеете дело то ли с карбонарием, то ли с уголовником.

— Мы с господином Луначарским уже были в этом положении в Вологде. Посему нам не привыкать, — сказал Бердяев.

Луначарский вежливо улыбнулся и продолжил воспоминания о ссылке:

— Да, ссылка объединила нас, и жаль, что сегодня у нас нет общности взглядов. А ведь мы когда-то учились в одной гимназии и были на «ты». И вот разошлись в разные идейные стороны.

Бердяев пропустил мимо ушей как неуместную лирику все воспоминания собеседника о гимназических годах и годах совместного пребывания в ссылке. Но, видимо, что-то в высказываниях Луначарского задело его, он перешел на «ты», хотя и продолжил полемику.

— Да, ты, Анатолий, прав. У нас нет общности взглядов по многим вопросам и, в частности, в отличие от тебя я весьма критично отношусь к Горькому, поэтому и иронизировал по поводу его «Заметок о мещанстве». Право же, Анатолий, негоже тебе, человеку образованному, за эти заметки заступаться. Рассуждения Горького очень слабы, политически невежественны и просто неумны.

Луначарский принял переход на «ты», но возмутился:

— Ты просто не понимаешь масштаба личности Горького!

— Хотя личность Горького и масштабна, в ней олицетворяется все, что есть противокультурного в русской революции, — возразил Бердяев.

Луначарский парировал:

— Твое мнение по поводу Горького подпадает под характеристику Лениным твоей стилистики и манеры вести полемику: «философские туманности, политические или политиканские пошлости, литературно-критические взвизгивания а-ля Бердяев». Здесь ни прибавить, ни убавить.

Разговор получился «не из вежливых», как обычно такие перепалки определяет Ленин. Бердяев несколько опешил от резкости оценки, его красивое лицо исказил нервный тик, но тут же оно обрело спокойное выражение. Куприн, невольно вовлеченный в конфликт, счел нужным высказать свое мнение:

— Мы все должны быть благодарны Горькому за его статьи о мещанстве. Такие выступления в печати помогают людям определиться в нынешних сложных обстоятельствах.

Бердяев понял, что у одного из собеседников его позиция не находит сочувствия, а у другого вызывает протест. Философ вежливо улыбнулся и со словами «Позволю себе сохранить свое мнение» вышел в прихожую, оделся и, ни с кем не попрощавшись, ушел. Куприна в это время позвал Аверченко, и Луначарский остался один.

Он подумал: «Какая-то интеллектуальная гражданская война… Но что поделаешь, духовное обеспечение революции очень важно, и тут без споров не обойтись».

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

Достоевский считал, что грядущие социально-революционные потрясения в России отнимут сто миллионов жизней. Точной статистики нет. Но на много ли он ошибся? А с другой стороны, многим ли меньше в масштабах той исторической эпохи заплатила Франция за убыстрение исторического процесса и революционные преобразования и завоевания в конце XVIII — начале XIX века?

* * *