Лунин атакует "Тирпиц"

А Зармайр Мамиконович выделялся среди других командиров своей общительностью, кавказской широтой натуры, замечательным чувством юмора, природным тактом. Командиром он стал совсем недавно, а до этого, будучи старпомом, ежедневно с нами встречался, оставаясь требовательным начальником.

Подробности этого ужина почти изгладились из памяти, это было очень давно. Но основные впечатления от встречи с двумя видными деятелями нашей культуры вряд ли я когда-нибудь забуду. За время войны и после нее мне доводилось не раз бывать на товарищеских ужинах и пирушках по различным поводам и без повода и всегда они проходили, в общем, почти одинаково: военная обстановка, перспективы войны («второй фронт» и т. д.), боевые успехи, повышения и перемещения по службе, награждения, присвоения званий, обсуждение комичных подробностей последних походов и событий в базе, известия о родных и близких, у молодежи — амурные «успехи» или «прогары» в Мурманске и Полярном. Традицией было не говорить о погибших друзьях, да мы почти ничего и не знали об обстоятельствах их гибели. Это была наша жизнь и мы выходили за ее рамки, только обсуждая в меру своего разумения очередное крупное военное или политическое событие, или кино, или пьесу.

Этот ужин начался необычно сдержанно, гости присматривались к нам, мы — к ним. Было ясно, что Валентин Николаевич привел к нам Городинского, чтобы тот на нас поглядел. Слава нашей лодки тогда

[313]

гремела вовсю. Да и сам Плучек был горд за нас. Командир поглядывал на уже приготовленный стол и шутливо извинялся перед гостями за скромность подбора закусок и напитков, а гости утверждали, что по теперешним временам это очень хороший стол, давно они не видели такого обилия. Арванов сказал, продолжая шутку, что гости могут его проучить, позвав к себе и устроив действительно хороший стол. Те от души рассмеялись и заявили, что всегда рады видеть хозяина у себя, но такого стола, как этот, им никогда не сделать. Плучек добавил, что он может сделать исключительно богатый и красивый стол, но только «яства» никто съесть не сможет. Здесь уже все засмеялись, зная возможности сцены, и командир пригласил всех рассаживаться.

Разговор за столом сначала не завязывался. Мы не хотели говорить на близкие нам темы, естественно полагая это неуместным бахвальством, а гости не решались нас расспрашивать, видя нашу сдержанность. Но в дело вступил наш традиционный первый тост — «за тех, кто в море», затем «за гостей», «за наш Театр Северного флота», все налегли на закуску и потихоньку начали «оттаивать». Чтобы побыстрее «разогреть компанию, Плучек рассказал пару очень смешных анекдотов на театральные темы, а также прочел не слишком скромный вариант басни Крылова «Ворона и лисица». Через пару тостов «за подводников» и «за артистов» командир, который также был замечательным рассказчиком, припомнил несколько смешных историй из нашей флотской жизни. Еще через пару тостов с гостями установился полнейший контакт. Плучек и Городинский, интеллигенты в лучшем смысле этого слова, что называется, старой закалки, тактично и ненавязчиво направили разговор на то, что их интересовало — на нашу жизнь, службу, боевые походы. Мы и сами не заметили, как разговорились, а они умело направили беседу на такие детали и тонкости, которые нам казались несущественными, а для них, людей искусства, были очень важны. Их интересные реплики и комментарии так разжигали нас, что

[314]

мы были готовы говорить и говорить. Оказывается, наша жизнь была такой интересной и незаурядной, мы совершили столько хорошего, а порой и героического. Мы почувствовали значимость нашей жизни для флота. Хмель соскочил с нас. Да и неинтересно было терять время на заурядную выпивку.