Лунный блюз

– Я тут подумала, – говорит она, глядя на красный уголек на конце своей сигареты, – если со мной что-то случится, какая судьба ждет Хэйли?

– А с тобой что-то должно случиться? – спрашиваешь ты.

– Нет. Не со мной. – Она следит, как тлеет уголь ее сигареты, затем вдруг смотрит на тебя. В голубых глазах ничего нет, вернее ты ничего не можешь прочитать в них. – Я говорю, о Джинджер, о жене Говарда.

– Поэтому он приходил к тебе?

– Она умирает, Кевин. У нее рак.

– Черт.

– Ей двадцать пять, и я думаю о том, что будет с ее сыном, когда матери не станет.

– А как же операция, облучение, химия?

– Слишком поздно.

Ты закуриваешь и говоришь, что не отказался бы еще от одной чашки кофе.

– Конечно. – Делл стоит возле кофеварки спиной к тебе и говорит, что они с Джинджер никогда не были друзьями.

– Я думал, ты расстроена.

– Я расстроена из-за Говарда и его сына.

Она ставит на стол две чашки кофе. Вы пьете, курите и молчите. И каждый думает о чем-то своем. Одна чашка кофе, вторая, третья…

Может быть, пойдем в спальню? – говорит Делл.

– Тебе мало Говарда?

– Я же сказала, что он спал на диване в гостиной.

– И у вас ничего не было?

– Нет.

Ты пожимаешь плечами.

– Не веришь мне? – спрашивает Делл и перебирается к тебе на колени.

– По-моему, ты говорила о спальне.

– Правда? – Она целует тебя в губы. Ты невольно сравниваешь ее поцелуи с поцелуями блондинки.

– Спальня, – напоминаешь сквозь поцелуй.

Делл поднимается на ноги, выходит в прихожую, маня тебя за собой. Вы никуда не торопитесь. Идете по прихожей, и ты смотришь, как раздевается Делл.

– Хочешь увидеть меня без одежды в дневном свете? – спрашивает она.

– Я и так тебя вижу, – говоришь ты.

Ее обнаженные ягодицы вздрагивают. Она входит в спальню, оборачивается, прикрывая руками грудь. Ты смотришь ниже, между ее ног. Она опускает руки и прикрывает треугольник черных прямых волос.

– Теперь ты, – говорит она.

– Ты хочешь посмотреть на меня?

– Почему бы и нет.

Снимаешь одежду.

– Ты худой, как мальчишка, – говорит Делл.

Пожимаешь плечами. Мягкие губы сжимают твои соски, скользят ниже…

– Кто она? – Делл поднимается с колен и смотрит в твои глаза.

Снова вспоминаешь блондинку.

– Черт! – Делл недобро улыбается. – Ты мог хотя бы помыться? А то, как-то, знаешь, не очень приятно после чьей-нибудь…

Она подходит к окну. Ты одеваешься. Настенные часы размеренно тикают. На улице начинается день…

* * *

Больничная палата была светлой и чистой. От белых простыней пахло хлоркой. Даун лежал на спине, изучая высокий потолок. Сознание вернулось к нему еще в тюрьме, а сейчас, следом за сознанием, он чувствовал, как к нему возвращается ощущение своего собственного тела. Нервная система восстанавливалась. Обожженная кожа стала розовой и под ней формировалась новая, используя прежнюю, как слой защитной пленки. Врач в голубом халате, уколол иголкой Дауна в палец и проследил за его реакцией – Даун поморщился.

– Закройте, пожалуйста, глаза, – попросил врач, и когда пациент подчинился, снова уколол его, но уже в другой палец. Даун вздрогнул. – Это невероятно! – прошептал врач.

Он вышел из палаты и долго перешептывался с коллегами, забыв закрыть за собой дверь. Даун слышал их, и слова эти вселяли в него надежду. Когда он выздоровеет, когда его нынешнее уродство, слезет с тела ненужной пленкой, вернув ему прежний вид, он сможет уйти отсюда. Срок его давно уже закончился, и теперь у него будет шанс вернуться домой, попросить прощения у своих родителей, рассказать им о чуде, которое произошло с ним. А если они больны, то он попросит чудо излечить их, ведь теперь оно течет в его жилах. Он отправится ко всем женщинам, которым причинил вред в своей прошлой жизни и будет просить чудо излечить их: избавить от шрамов, которые он оставил на их телах и душах. Отныне, он посвятит свою жизнь странствиям. Он будет бродить по свету и исцелять нуждающихся и обреченных. Нет. Он никогда не сможет искупить своей вины, но он сможет сделать в своей жизни так, что добро, совершенное им десятикратно превзойдет сотворенное им же зло. И даже если он никогда не получит прощения за свои поступки, то, может быть, в конце этого долгого пути он сможет, хотя бы, простить себя? «Ты на правильном пути, мой мальчик», – услышал он чей-то голос. Поднял голову, решив, что в палате, кроме него есть кто-то еще. Но он был один. «Ты на правильном пути», – повторил голос, на этот раз губами Дауна. Врачи в коридоре обернулись, увидели открытую в палату дверь и спешно ретировались, продолжая о чем-то разговаривать, идя по коридору, но Даун уже не слышал их.

* * *

Бестия заскулила и подняла голову, ожидая причитающуюся ей порцию ласки.

– Ну, тише ты. Тише. – Лео протянул к ней свою руку.

Собака-монстр, собака-убийца, созданная для того, чтобы ненавидеть и разрывать живую плоть. Но машина изменилась. Врожденные инстинкты вымерли, оставив лишь доброту в больших глазах над уродливой пастью, усеянной мелкими, острыми как бритвы зубами.

– Тише. – Лео потрепал Бестию за загривок.

Замотанное пропитавшимися кровью бинтами тело, вздрогнуло. Глаза Бестии с укором посмотрели на Лео.