Если бы тетушка, обладая тысячами, вспомнила и бедную меня, для которой даже пять тысяч значат очень много, и если бы мое имя появилось в завещании в связи с маленьким наследством, – мои враги могли бы еще усомниться в причине, заставившей меня привезти с собою избранные сокровища моей библиотеки и истощить мои ничтожные средства на разорительный наем кэба. Но теперь в этом не мог сомневаться даже самый жестокий поноситель. Гораздо лучше, что произошло именно так!
О, наверное, наверное, гораздо лучше!
Я была оторвана от этих утешительных размышлений голосом мистера Бреффа. Мое молчание, исполненное раздумья, по-видимому, тяготило этого суетного человека и принуждало его, так сказать, обращаться ко мне против его собственной воли.
– Ну, мисс Клак, каковы последние новости в ваших благотворительных кружках? Как поживает ваш приятель мистер Годфри Эблуайт после таски, заданной ему мошенниками на Нортумберленд-стрит? Хорошенькую историю рассказывают в моем клубе об этом благочестивом джентльмене!
Я смолчала на тон, каким этот человек заявил мне, что я совершеннолетняя и не имею никакого денежного интереса в завещании тетушки. Но тон, каким намекнул он на милого мистера Годфри, вывел меня из терпения. Считая себя обязанной, после всего, что случилось в моем присутствии в этот день, утверждать невиновность моего чудного друга, кто бы и где бы ни стал сомневаться в ней, – я почувствовала необходимость включить в исполнение этого справедливого намерения язвительный укор мистеру Бреффу.
– Я не вращаюсь в свете, – сказала я, – и не пользуюсь преимуществом, сэр, быть членом вашего клуба. Но я случайно узнала историю, на которую вы намекаете, и знаю также, что более гнусной лжи, чем эта история, не было выдумано никогда.
– Да, да, мисс Клак, – вы верите вашему другу. Это довольно естественно. Но мистеру Годфри Эблуайту не так легко будет убедить весь свет, как комитет дам-благотворительниц, – факты говорят против него. Он был в доме, когда пропал алмаз, он первый уехал из этого дома в Лондон. Это очень некрасивые обстоятельства, сударыня, если взглянуть на них с точки зрения последних событий.
Я знаю, что мне следовало остановить его, прежде чем он будет продолжать дальше. Мне следовало сказать ему, что он говорит, не имея представления о свидетельстве невиновности мистера Годфри, выданном ему единственным лицом, чье право тут неоспоримо, поскольку связано с положительным знанием истины. Увы! Искушение довести самого юриста до необходимого сознания своей неправоты было сильнее. Я спросила у него с видом полной невинности, что он подразумевает под «последними событиями».
– Под последними событиями, мисс Клак, я подразумеваю те события, в которых замешаны индусы, – начал мистер Брефф, все более и более беря верх надо мною, по мере того как он продолжал. – Что делают индусы, как только их выпускают из фризинголлской тюрьмы? Они прямо отправляются в Лондон и начинают пристально наблюдать за мистером Люкером. Что говорит мистер
Люкер, когда просит защиты у полиции? Он признается, что подозревает одного иностранного работника в своем магазине в сообщничестве с индусами.
Может ли быть более ясное доказательство, что мошенники нашли сообщника между людьми, служащими у мистера Люкера? Очень хорошо. Что следует затем?
Мистер Люкер боится – и весьма основательно – за безопасность драгоценной вещи, которую он взял в залог.
Он дает ее тайно (под общим названием, не упомянув, какая это вещь) на сохранение банкиру. Удивительно хитро с его стороны, но индусы тоже удивительно хитры со своей стороны. Они подозревают, что «драгоценная вещь» перенесена с одного места на другое, и они избирают необыкновенно смелый и удачный способ, чтобы проверить свои подозрения. Кого они хватают и обыскивают? Не только мистера Люкера, – что было бы довольно понятно, –
но и мистера Годфри Эблуайта также. Почему?
Объяснение Эблуайта состоит в том, что индусы будто бы действовали по слепому подозрению, увидя его случайно разговаривающим с мистером Люкером.
Абсурд! Полдюжины других людей говорило с мистером Люкером в это утро.
Почему же индусы не проследили этих людей до их дома и не заманили их в ловушку? Нет, нет! Простой вывод, какой можно сделать из этого, состоит в том, что мистер Эблуайт имеет какое-то особое отношение к «драгоценной вещи», так же как и мистер Люкер, и что индусы не знали наверное, у кого именно из них была эта драгоценность, так что им больше ничего не оставалось, как обыскать того и другого. Так говорит общественное мнение, мисс Клак, и опровергнуть общественное мнение в данном случае не так-то легко!
Он произнес эти последние слова с такой самоуверенностью, что, – признаюсь к стыду моему, – я не могла устоять от желания заставить его зайти еще дальше, прежде чем поразить его истиной.
– Не берусь спорить с таким искусным юристом, –
сказала я, – но справедливо ли будет, сэр, в отношении мистера Эблуайта пренебречь мнением знаменитого лондонского сыщика, который производил следствие? Сыщик
Кафф не подозревает решительно никого, кроме мисс Вериндер.