Лунный камень

Днем тетушка Эблуайт делала моцион в кресле для больных. Рэчел сопровождала ее.

— Хотелось бы мне самой тащить это кресло, — беспокойно произнесла она, — хотелось бы мне утомить себя до такой степени, чтобы свалиться!

Ее состояние не изменилось и к вечеру. Я нашла в одном из драгоценных изданий моего друга — «Житие, послания и труды мисс Джен-Анн Стампер», сорок пятое издание — места, чудесно подходившие к данному положению Рэчел. Но, когда я предложила ей прочесть их, она отошла от меня к фортепьяно. Как же мало она знала серьезных людей, если могла подумать, что мое терпение так быстро истощится! Я оставила при себе мисс Джен Стампер и ожидала событий с неизменным упованием на будущее.

Старик Эблуайт в этот вечер не приехал. Но я знала, какое значение этот алчный мирянин приписывает браку своего сына с мисс Вериндер, и была твердо уверена, что (как бы ни мешал этому мистер Годфри) мы увидим его на следующий день.

И действительно, на следующий день, как я и предвидела, тетушке Эблуайт, насколько позволила ей ее природа, пришлось выказать нечто вроде удивления при внезапном появлении мужа. Не успел он пробыть в доме и минуты, как вслед за ним явилось, к моему великому удивлению, неожиданное и запутанное обстоятельство в виде мистера Бреффа.

Не помню, чтобы когда-нибудь присутствие стряпчего было мне более неприятно, нежели в эту минуту. Он, по-видимому, приготовился к военным действиям.

— Какой приятный сюрприз, сэр! — сказал мистер Эблуайт, обращаясь к мистеру Бреффу с обманчивой вежливостью. — Когда я выходил вчера из вашей конторы, я не ожидал иметь честь видеть вас в Брайтоне сегодня.

— После вашего ухода я мысленно перебрал весь наш разговор, — ответил мистер Брефф, — и мне пришло в голову, что, может быть, я буду здесь полезен. Я едва успел к поезду и не видел, в каком вагоне вы ехали.

Дав это объяснение, он сел возле Рэчел. Я скромно удалилась в угол, с мисс Джен-Анн Стампер на коленях на всякий случай. Тетушка сидела у окна, по обыкновению спокойно обмахиваясь веером. Мистер Эблуайт стоял посреди комнаты; его плешь была краснее обычного, когда он самым дружелюбным образом обратился к племяннице.

— Милая Рэчел, — сказал он, — я узнал от Годфри нечто очень странное. Я приехал сюда выяснить, в чем дело. В этом доме у вас есть своя собственная гостиная. Проводите меня туда.

Рэчел не пошевелилась. Решилась ли она довести дело до кризиса или ее побудил какой-нибудь секретный знак мистера Бреффа, не могу сказать. Только она отказалась проводить старика Эблуайта в свою гостиную.

— Все, что вы хотите сказать мне, — ответила она, — можно сказать здесь, в присутствии моих родственниц и (она посмотрела на мистера Бреффа) верного старого друга моей матери.

— Как хотите, дружок, — ответил покладистый мистер Эблуайт.

Он сел и продолжал:

— Несколько недель назад сын уведомил меня, что мисс Вериндер дала ему слово выйти за него. Может ли быть, Рэчел, что он не так вас понял или нафантазировал?

— Конечно, нет, — ответила она. — Я дала слово выйти за него.

— Очень откровенный ответ, — сказал мистер Эблуайт, — и самый удовлетворительный! В том, что случилось несколько недель назад, Годфри, значит, не ошибся.

По-видимому, он ошибся в том, что произошло вчера. Понимаю. Вы с ним просто поссорились, как ссорятся влюбленные, и мой сумасбродный сын принял это серьезно. Ах, в его лета я был сообразительней!

Греховная природа нашей праматери Евы пробудилась в Рэчел, и она начала горячиться.

— Постараемся понять друг друга, мистер Эблуайт, — сказала она. — Вчера между вашим сыном и мной ничего похожего на ссору не произошло. Если он вам сказал, что я просила его вернуть мне слово и что он на это согласился, — он сказал вам правду.

Подобно термометру, показывающему повышение температуры, цвет плешины мистера Эблуайта доказал, что он начинает сердиться. Лицо его было любезнее прежнего, но и без того красная макушка стала еще краснее.

— Полно, полно, душа моя! — произнес он самым успокоительным тоном. — Не сердитесь и не будьте жестоки к бедному Годфри. Он, верно, сказал что-нибудь некстати. Он с детства такой неловкий, но намерения у него хорошие, Рэчел, намерения хорошие!

— Мистер Эблуайт, я или неясно выразилась, или вы нарочно не понимаете меня. Разрыв между вашим сыном и мной решен раз и навсегда, мы останемся на всю жизнь кузенами, и никем больше. Достаточно ли это ясно?

Она произнесла это таким тоном, что не понять ее было невозможно даже старику Эблуайту. Термометр повысился еще на градус, а голос, когда он опять заговорил, перестал быть голосом, подобающим человеку, известному своим добродушием.

— Стало быть, я должен понять, — сказал он, — что у вас с ним все кончено?

— Именно так, мистер Эблуайт.

— И я также должен понять, что предложение разрыва исходило от вас?

— Вначале от меня. Но, как я вам сказала, с согласия и одобрения вашего сына.

Ртуть в термометре поднялась на самый верх, красная макушка побагровела.