Лунный камень

Говоря коротко, по этому завещанию Рэчел Вериндер не имела права распоряжаться имуществом, оно просто обеспечивало ей пожизненный доход. Превосходный здравый смысл ее матери и моя продолжительная опытность освободили ее от всякой ответственности и предохранили от всякой опасности сделаться жертвой алчного и бессовестного человека. Ни она, ни ее муж (если бы она вышла замуж) не могли распоряжаться ни землей, ни капиталом. Им были предоставлены лондонский и йоркширский дома и обеспечен хороший доход — вот и все.

Когда я обдумал то, что узнал, я стал в тупик: что же мне делать? Еще и недели не прошло с того дня, когда я услышал (к моему удивлению и огорчению) о помолвке мисс Вериндер. Я искренне восхищался ею и любил ее, и мне было невыразимо грустно услышать, что она опрометчиво решилась выйти замуж за мистера Годфри Эблуайта. И вот теперь этот человек, — которого я всегда считал лжецом с хорошо подвешенным языком, — оправдал мое самое худшее о нем мнение и прямо открыл, что он женится по расчету. «Что ж такое? — можете вы сказать. — Это делается каждый день». Согласен, любезный сэр. Но приняли бы вы это с той же легкостью, если бы дело касалось вашей сестры?

Естественно, первое, о чем я подумал, было: не откажется ли мистер Годфри Эблуайт от своей невесты после того, что узнал стряпчий по его поручению? Это целиком зависело от его денежных обстоятельств, о которых я ничего не знал. Если дела его были не так уж плохи, ему выгодно было жениться на мисс Рэчел ради одного только ее дохода. Если, с другой стороны, ему было необходимо срочно достать большую сумму к определенному сроку, тогда завещание леди Вериндер достигло своей цели и не допустит ее дочь попасть в руки мошенника.

В последнем случае мне не было бы никакой необходимости огорчать мисс Рэчел в первые же дни ее траура по матери, немедленно обнаружив перед ней истину. Но в первом случае промолчать — значило способствовать браку, который сделает ее несчастной на всю жизнь.

Мои сомнения кончились, когда я явился в лондонскую гостиницу, где остановились миссис Эблуайт и мисс Вериндер. Они сообщили мне, что едут в Брайтон на следующий день и что какое-то неожиданное препятствие помешало мистеру Годфри Эблуайту сопровождать их. Я тотчас предложил занять его место. Просто думая о Рэчел Вериндер, еще можно было колебаться. Но, увидя ее, я тотчас решил: что бы ни вышло из этого, сказать ей правду. Случай представился на другой день после моего приезда в Брайтон, когда мы вдвоем с ней отправились на прогулку.

— Могу я поговорить с вами, — спросил я, — о вашей помолвке?

— Да, — ответила она равнодушно, — если у вас нет ничего интереснее для разговора.

— Простите ли вы старому другу и слуге вашей семьи, мисс Рэчел, если я осмелюсь спросить, по любви ли выходите вы замуж?

— Я выхожу замуж с горя, мистер Брефф, надеясь на тихую пристань, которая сможет примирить меня с жизнью.

Это было сильно сказано! И под этими словами, вероятно, таится нечто, намекающее на роман. Но у меня была своя тема для разговора, и я не стал отклоняться от основного русла.

— Мистер Годфри Эблуайт вряд ли думает так, как вы, — сказал я. — Он-то, по крайней мере, женится по любви?

—  Он так говорит, и мне кажется, что я должна ему верить. Он не женился бы на мне после того, в чем я ему призналась, если бы не любил меня.

Задача, которую я сам себе задал, начала казаться мне гораздо труднее, чем я ожидал.

— На мой старомодный взгляд, — продолжал я, — кажется очень странным…

— Что же именно? — спросила она.

— Тон доказывает, что вы говорите о вашем будущем муже так, словно вы не совсем уверены в искренности его чувства. Есть у вас какие-нибудь основания сомневаться в нем?

Удивительная проницательность помогла ей сразу подметить перемену в моем голосе при этом вопросе — перемену, показавшую ей, что в этом разговоре я преследую какую-то свою цель. Она остановилась, выдернула свою руку из моей и пристально посмотрела на меня.

— Мистер Брефф, — сказала она, — вы хотите мне что-то сообщить о Годфри Эблуайте? Говорите.

Я знал ее настолько, что, не колеблясь, рассказал ей все.

Она опять взяла меня под руку и медленно пошла дальше. Я чувствовал, как рука ее машинально все крепче и крепче сжимает мою руку, и видел, как по мере моих слов сама она становится все бледнее и бледнее. Когда я кончил, она долго хранила молчание. Слегка потупив голову, она шла возле меня, не сознавая моего присутствия, поглощенная своими мыслями. Я не пытался ее отвлекать от них. Мое знание ее натуры подсказывало мне, как в других таких же случаях, что ей надо дать время прийти в себя.

Мы прошли около мили, прежде чем Рэчел очнулась от задумчивости. Она вдруг взглянула на меня со слабым проблеском прежней счастливой улыбки — улыбки, самой неотразимой из всех, какие я видел на женском лице.

— Я уже многим обязана вашей доброте, — сказала она, — а теперь чувствую себя гораздо более обязанной вам, чем прежде. Если вы услышите, вернувшись в Лондон, разговоры о моем замужестве, тотчас же опровергайте их от моего имени.