Лунный лик Фортуны

Он не закончил. Вздохнув, как будто все это было за пределами его понимания, он поднял руку в знак прощания и направился к жилищам в долине. А Жосс, после минутного колебания, вошел в галерею и опустился на пол, намереваясь дождаться аббатисы.

Как он хорошо понимал, ему предстояло ждать долго. Но никакого другого занятия он просто не мог придумать.

Элевайз увидела его, когда шла к себе после Заутрени.

Он устало сидел в углу, образованном двумя стенами галереи. Ему было страшно неудобно, тем не менее он крепко спал.

Его худое лицо было бледным, от носа к уголкам рта бежали глубокие морщины. Густые брови нахмурены, будто даже во сне он был обеспокоен и рассержен. Бедняга, подумала аббатиса. Какую ночь ему пришлось пережить!

Когда она входила в церковь на службу, ей уже сообщили, что Милон Арсийский схвачен. Брат Савл поговорил с братом Фирмином, и тот сразу передал новость аббатисе.

Потребовалось почти все ее самообладание, чтобы не покинуть церковную службу, хотя другая, земная часть ее существа – не такая уж маленькая часть – настаивала, чтобы Элевайз шла прямо в подвал и требовала от убийцы ответа.

Однако сейчас аббатиса была рада, что заставила себя молиться. Величие, мощь и сама атмосфера церкви аббатства трогали ее в большей степени ранним утром, и утешение и силы, которые она черпала тогда, тоже были наибольшими. Возможно, поэтому на Часе первом, на Заутрене, она чувствовала себя ближе всего к Богу. Она часто думала, что в эти утренние часы все было так, словно Господь наслаждался невинностью мира, когда новый день только-только начинается. Может быть. Он, как и аббатиса – если такое сравнение не слишком кощунственно, – стремился отпраздновать непорочность утра до того, как те, кто населяет их владения, такие огромные у Бога и такие маленькие у нее, получат возможность запятнать его.

Чувствуя духовный подъем, чистый и сильный от общения с Богом, она прошла галереей, приблизилась к Жоссу и мягко тронула его за плечо.

Жосс моментально проснулся, его рука дернулась туда, где он, несомненно, обычно носил меч. Он гневно вскинул глаза.

Увидев, кто перед ним, Жосс расслабился.

– Доброе утро, аббатиса.

– Доброе утро, сэр Жосс.

– Вам уже сказали. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Да, сказали. Вы и брат Савл хорошо потрудились. Поздравляю с точностью вашего предсказания. Вы говорили, что Милон вернется за крестом, и он вернулся.

– Мы не знаем точно, зачем он пришел. – Говоря это, Жосс широко зевнул, запоздало вспомнив, что надо бы прикрыть рот рукой.

– Простите, аббатиса.

– Все в порядке. Когда мы поговорим с ним?

Жосс встал, почесал отросшую за день щетину.

– Может быть, прямо сейчас?

Аббатиса не сознавала, что ждет ответа, затаив дыхание. С великим облегчением – она не думала, что могла бы вынести промедление – Элевайз ответила:

– Очень хорошо.

Когда они спускались по ступенькам в подвал, аббатиса почувствовала, что Жосс снова напрягся. Она уже была готова заговорить, как вдруг поняла, что слышит какой-то шум.

Может быть, он встревожил Жосса? Аббатиса не удивилась бы. Это был ужасный звук. Такой издает животное, попавшее в капкан, страдающее от боли и еще сильнее – от отчаяния.

Словно бы тоже нуждаясь в дополнительном источнике света в этом, неожиданно ставшим ужасным месте, Жосс вынул факел из крепления в стене и, держа его в левой руке, открыл дверь временной тюрьмы, после чего он и Элевайз вступили в келью.

Аббатиса увидела его сразу. Он сидел, съежившись, в дальнему углу. Когда свет факела пал на молодого человека, его лицо смягчилось в улыбке, но только лишь на мгновение. Увидев, кто стоит рядом с аббатисой, он тихо застонал и прижался к стене, словно пытался спрятаться.

Обернувшись, Элевайз заметила, что Жосс встал спиной к закрывшейся двери кельи. Его поза говорила о готовности дать отпор, если узник решится на враждебные действия. В свете факела лицо Жосса было суровым; сейчас аббатиса видела перед собой воина, посланника короля, призванного сделать все необходимое, чтобы подозреваемый в убийстве не смог совершить побег.

Молодой человек – как она знала, Милон Арсийский – сидел, прижав колени к груди и уронив голову. Шагнув вперед, Жосс сказал с мягкостью, чрезвычайно удивившей аббатису:

– Милон, встаньте. Здесь аббатиса Элевайз. Вы должны выказать ей уважение.

Юноша медленно встал, как ему было велено. Впервые Элевайз встретилась лицом к лицу с мужем покойной Эланоры Арсийской, известной в общине как Элвера.

Она не ожидала увидеть столь исхудавшего бледного молодого человека. Его изысканная и модная одежда была покрыта грязью и порвана, а в глазах застыло выражение, которое, хотя аббатиса и не могла прочитать его, вселяло ужас.

И этот человек, совершенно очевидно, недавно плакал.

Не придумав ничего лучше для начала, Элевайз спросила:

– Вы убили вашу жену, Милон?

Она услышала за своей спиной короткий возглас – видимо, Жосс не одобрял такие прямолинейные методы ведения допроса, – но после напряженной паузы Милон медленно кивнул.

– И почему это случилось? – продолжила она все тем же спокойным тоном.