Лунный принц

– Его женят. Этот хренов жеребец исхитрился обрюхатить параллельно со мной дочку какого-то мафиози-наркодиллера, или торговца оружием, или… в общем, какой-то крупной шишки в мире мафиози. И папочка-Кинг настаивает, чтобы жертвенный барашек женился. Мне же отвели роль любовницы или второй жены – там ещё не решили.

Катрин легко могла оценит масштаб трагедии. Когда кажется, что ты в шаге от всего, о чём только мог мечтать, а потом всё рассыпается, как песочный замок и тебе остаётся только терпеть, да собирать себя по частям.

– Мне очень жаль. Правда. Это не просто слова.

– Ты не представляешь, как я их всех ненавижу! – сверкнула глазами Ирис. – И Энджела! И Кинга! И даже эту сучку Сандру, притворяющуюся моим другом.

Катрин хотела была что-то сказать или возразить, но, зная Ирис, решила придержать язык за зубами. Чтобы она сейчас не сказала, это будет как масло в огонь – только полыхать жарче.

– Это проклятый ребёнок! Он словно верёвкой меня связывает. Я не хочу его, Кэти. И избавиться от него не могу. Что мне делать?

– Ребёнок-то чем виноват?

– Тем, что он часть этого проклятого гнезда, рассадника порока! Я трижды делала аборт, Кэтти!

– Что?!

– Трижды! А потом, раз за разом понимала, что всё равно беременна. Как такое возможно?! Хочешь сказать, что это просто младенец? Нет! Это дьявольский младенец. И ты знаешь это не хуже меня. Как только я возьму его в руки, он станет сосать из меня все соки. Я не смогу нормальное его воспитать – никто не сможет.

– Ирис, ты несёшь чепуху. Я очень хорошо тебя понимаю: ты расстроена, ты очень зла – и кто тебя осудит? У тебя есть право сердиться. Ты просто переносишь свои чувства к отцу на ребёнка, но ребёнок Энджела – это ещё не сам Энджел.

– Слушай, не лезь ко мне со всеми этими психологическими методиками. Я знаю то, что знаю. Я хочу поставить в этой истории точку. И ты не имеешь право меня судить, пока не пройдёшь через то же, через что прохожу сейчас я. Чувствовать себя инкубатором для монстра – жутко и мерзко. Не будь я столь жизнелюбива, я бы…

– Ирис! – ужаснула Катрин. – Даже думать о таком не смей! Не хочешь ребёнка, никто не заставит тебя его воспитывать.

– Рада, что ты это понимаешь.

– Я надеюсь, что ты передумаешь. Но это твоя жизнь и только тебе решать, как распоряжаться ею. Ты только скажи мне, чем я могу тебе помочь? И я всё сделаю?

– Правда? – вроде как даже удивлённо взглянула на неё Ирис. – Ты просто поможешь? И не станешь разбрасываться моральными сентенциями? Душещипательными беседами? Говорить, что моё решение безнравственно.

– Я почти уверена, что, поняв, что ты в безопасности и тебе ничего не угрожает, что любить этого ребёнка тебя никто не принуждает, ты передумаешь. Женщины ломаются, потому что им трудно выживать с ребёнком на руках. Они не могут позволить себе получить образование, устроиться на работу, правильно организовать свою жизнь. Но с тобой будет всё иначе. Обещаю, у тебя не будет ни в чём нужды. Ребёнок не помешает тебе.

– А если я откажусь от ребёнка – что тогда? Помощь отменяется?

– Нет, Ирис. Я дам тебе всё, что ты захочешь вне зависимости от того, какое решение ты примешь. Но если ты ошибешься, а ошибку исправить не удастся, подумай о том, как будешь жить с последствиями.

– Я подумала.

– Подумай ещё. Ведь время пока терпит.

Да, это был тяжёлый, выматывающий день. Остаток его был посвящён утешению Ирис и решению её проблем. Как и Линда, она предпочла уехать их города. Не одобряя её решения, но и не переча, Катрин поняла, что в чём-то Альберт был прав – иногда лучшее, что мы можем сделать для своих друзей – это дать им возможность самим решать, что и как для них будет лучшим. Даже если в душе мы и не можем одобрить или принять их решения.

Домой она возвращалась уставшая и разбитая, да и на душе скребли кошки. Они никогда не были близки с Ирис, и всё же Катрин её понимала и не могла не сострадать и не сочувствовать. На месте кузины легко могла оказаться любая, ведь так естественно стараться верить и стремиться любить.

Подъезжала к дому она уже в сумерках и ещё с подъездной площадки увидела, что окна светятся.

«Слава богу, – подумалось, – Альберт приехал раньше меня».

Дверь оказалась не заперта, словно только и дожидалось того, что её толкнут, отпирая.

– Привет! Я дома! – крикнула она с порога, сбрасывая, наконец, с ног туфли на высоких каблуках и ощущая, как кровь устремилась к ступням, получив к ним свободный доступ. – Ты уже ужинал?

Ей нравилось приходить домой и, устремившись на кухню, готовить для любимого ужин. Нравилось чувствовать себя хозяйкой их уютного маленького гнёздышка. И грустно было при мысли о том, что и Ирис, возможно, вот так же крутилась, стремясь угодить, а не получилось.