Лунный удар

— Вот видишь, Жо, все именно так, как я тебе говорила. Дом крепкий, удобный, концессия, которую я всю обошла, лучшая в Габоне, и я уже наняла рабочих.

Теперь тебе нужно несколько дней отдохнуть. Константинеско управится один.

— Ну-ну!

Несмотря ни на что, он оставался мрачен, Тимар знал, что и после нескольких дней отдыха не сможет работать наравне с местными людьми. Он видел, как они под жгучим солнцем ходят то туда, то сюда по участку, и от одной мысли очутиться под палящими лучами, заливающими веранду, он приходил в ужас.

На что он годен? А вот Адель и здесь чувствовала себя непринужденно и просто в своем черном шелковом платье, белом шлеме и мягких сапогах. Она прохаживалась среди чернокожих, на наречии которых говорила, и так распоряжалась, словно всю жизнь провела среди них.

В вещах, оставленных старым Трюффо, она разыскала несколько книг с замусоленными страницами. Среди них оказались Мопассан, Лоти и трактат по химии.

Тимар был не в силах читать романы. А в Европе он их поглощал. Здесь же недоумевал, зачем люди берут на себя труд печатать столько фраз. Когда Адель вернулась, то застала его погруженным в чтение трактата по химии.

Дни были все одинаковы. По утрам он, один или опираясь на руку Адели, спускался в большую комнату, располагался в кресле, время от времени покидая его, чтобы сделать несколько шагов.

Вокруг все уже работали — Константинеско звонил в колокол в шесть часов утра. Грек приходил в высоких сапогах, с хлыстом в руке и докладывал о делах Адели, которая никогда не приглашала его сесть и обращалась с ним без фамильярности.

— Я оставил двадцать человек заканчивать хижины, а остальных отправил в лес. Столы для дома будут готовы к вечеру. Да, я еще послал одного охотника подстрелить буйвола на кормежку черномазым.

Тимар был поражен объемом работ, проделанных за время его болезни. Насколько он мог припомнить, всякий раз, когда он открывал глаза, Адель стояла у изголовья, однако это не помешало ей все налаживать, всем управлять. Правда, она побледнела, под глазами сильнее выступили темные круги.

— Придется построить сарай для лодки, а то как бы двигатель не заржавел к тому времени, когда она понадобится, — заметила Адель.

— Я уже думал об этом, — ответил ей Константинеско. — Два человека ставят столбы налево от поселка рабочих.

Адель и Тимар остались одни. Но она не переставала говорить о делах:

— Вот увидишь, Жо, ты привыкнешь. Это один из самых здоровых уголков в колонии. Через три года мы вернемся во Францию, сколотив миллион.

Как раз это и страшило Тимара.

Ему не хотелось возвращаться во Францию. Для чего? Где он там поселится? Вернется домой? Останется с Аделью?

Два романа, которые попытался прочесть, утвердили его в мысли, что для него нигде нет места. Никогда не поедет он в Ла-Рошель, чтобы проводить с друзьями приятные часы на террасе кафе де ла Пэ!

Жить в Париже с Аделью? Но Адель.., во Франции…

Нет, он предпочитал об этом не думать. Там видно будет! А пока он пытался приноровиться к местным условиям, приобрести необходимые навыки, освоиться с пейзажем. Через несколько дней он сможет выходить, станет следить за работой чернокожих, которые копошатся на берегу. Пойдет в лес и сам укажет, какие деревья валить.

Тимар был еще очень слаб. Стоило ему пять минут походить по комнате с кирпичным, как и стены, полом, и слабость вынуждала его снова сесть.

— Ты уверена, что Буйу не появлялся во время моей болезни?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Она смеялась таким же искусственным смехом, как тогда, когда он расспрашивал ее о посещении негритянской хижины, и Тимар переходил от успокоенности к недоверию, а по существу — от любви к ненависти.

Когда Адели не было возле него, он нервничал и тащился на веранду, чтобы в сотый раз убедиться, что она еще не вернулась. Заметив Константинеско в направлении, противоположном тому, куда направилась Адель, он несколько успокаивался.

На третий день Тимар испытал подлинную радость.

Вопреки советам Адели, он вышел из дома. Шестьдесят негров, уцепившись за огромный ствол окуме, волокли его на катках к реке.

Первое дерево! Его первое дерево! На ослабевших ногах Тимар кружил вблизи почти голых негров. За их спинами Константинеско, по-прежнему в сапогах, командовал на туземном диалекте. Ствол продвигался пядь за пядью. Тела были покрыты потом. Рабочие тяжело дышали.

— Сколько за него заплатят? — спросил Тимар у подошедшей Адели.

— Около восьмисот франков за тонну. Но триста из них уйдет на перевозку. Это бревно должно принести две тысячи франков чистой прибыли.

Тимар поразился, что такая огромная древесная глыба не стоит дороже.

— А если бы это было красное дерево?

Адель не ответила. Она к чему-то прислушивалась.

Тимар также уловил отдаленный стук двигателя.

— Лодка!

Бревно все еще тянули с откоса, и люди вошли в реку, чтобы спустить его на воду. Наступил вечер.

Через полчаса все окутает ночная мгла. Константинеско, более двадцати лет проживший в Габоне, давно снял шлем.