Лужок Черного Лебедя

— А почему порядочные граждане должны любить бездельников, которые ничего не дают государству и нарушают все муниципальные постановления до единого?

— Майкл, мне кажется, это чересчур сурово, — мама посыпала жаркое перцем.

— Хелена, ты бы так не думала, если бы встретила хоть одного из них.

— Этот точильщик в прошлом году прекрасно наточил нам ножи и ножницы.

Папина вилка застыла в воздухе:

— Ты хочешь сказать, что знакома с этим человеком?

— Ну, какой-то точильщик уже много лет приходит в Лужок Черного Лебедя ежегодно, в начале октября. Я не могу сказать, тот самый или нет, но, думаю, тот.

— И ты дала этому попрошайке деньги?!

— А ты, Майкл, работаешь забесплатно?

(Вопросы — это не вопросы. Вопросы — это пули.)

Папа с лязгом положил нож и вилку.

— И ты целый год скрывала от меня эту… сделку?

— «Скрывала»?! — мама стратегически изобразила негодование. — Ты обвиняешь меня в том, что я что-то скрываю?

(У меня перекрутились узлом кишки. Папа метнул в маму взгляд, означающий «Не при Джейсоне!». Перекрученные кишки запульсировали.)

— Ты же понимаешь, я просто не хотела забивать твою высокопоставленную корпоративную голову хозяйственными дрязгами.

— И сколько же выманил у тебя этот бродяга? — не сдавался папа.

— Он попросил один фунт, и я заплатила. За то, что он наточил все ножи в доме, и притом отлично. Фунт. На один пенс больше, чем замороженная пицца в «Гринландии».

— Я не могу поверить, что ты купилась на эту ерунду! Цыгане, фургоны, лошадки, старая добрая Англия. Ради бога, Хелена, если у тебя нет точилки для ножей, купи ее в скобяной лавке. Цыгане — лодыри и вымогатели, и стоит уступить одному на дюйм, как орда его кузенов протопчет к тебе тропу и будет таскаться до двухтысячного года. Сегодня ножи, гадание и площадка перед гаражом, а завтра они разденут твою машину, вынесут все, что можно, из сарая в саду и будут торговать краденым!

Теперь мама с папой спорят, словно играют в шахматы на скорость.

Я доел жаркое.

— Можно мне выйти из-за стола?

* * *

Был четверг, так что я у себя в комнате посмотрел «Лучшие поп-хиты» и «Мир завтрашнего дня». Было слышно, как хлопают дверцы кухонных шкафов. Я поставил кассету, которую Джулия записала для меня с пластинок Эвана. Первая песня была «Words (Between The Lines Of Age)» Нила Янга. Нил Янг поет, как будто сарай рушится, но музыка у него классная. У меня в голове зазудело стихотворение под названием «Глист», про то, почему травят тех ребят, которых травят. Стихи — они как линзы телескопов, зеркала и рентгеновские аппараты. Я порисовал каляки на бумаге (если притвориться, что не ищешь слова, они сами вылезают из кустов), но у меня кончилась ручка, и я полез в пенал за другой.

Внутри меня ждал третий сюрприз этого дня.

Отрезанная голова настоящей живой дохлой мыши.

Крохотные зубки, закрытые глаза, усики как из книжки Беатрис Поттер, шкурка цвета французской горчицы, бордовый срез, торчит косточка позвоночника. Запах мяса, хлорки и карандашных стружек.

«Давайте, давайте, — наверняка говорили они. — Положим ее Тейлору в пенал. Вот смеху-то будет». Это с урока биологии, там как раз была лабораторная работа по вскрытию. Мистер Уитлок обещал вскрыть любого, кто попытается спереть часть мышиного трупа, но он весь урок отхлебывает из фляжки свой особый кофе и становится сонным и невнимательным.

«Ну же, Тейлор, достань пенал». Росс Уилкокс наверняка сам ее туда подложил. И Дон Мэдден наверняка тоже знала. Уилкокс, выпучив глаза: «Д-д-доставай п-п-пенал, Т-т-тейлор».

Я принес охапку туалетной бумаги и завернул голову. На первом этаже папа читал «Дейли мейл». Мама вела домашнюю бухгалтерию, разложив бумаги на кухонном столе.

— Куда это ты собрался?

— В гараж. Дротики покидать.

— А что у тебя в туалетной бумаге?

— Ничего. Высморкался.

Я засунул ком бумаги в карман джинсов. Мама собиралась потребовать инспекции, но, слава богу, передумала. Под покровом темноты я прокрался к альпийской горке и швырнул голову за забор, на церковные земли. Надо думать, ее съедят хорьки и муравьи.

До чего же эти парни меня ненавидят.

* * *

Я один раз сыграл в «Раунд», сложил дротики на место и пошел в дом. Папа смотрел по телевизору дебаты о том, следует ли Британии размещать на своей территории американские крылатые ракеты. Миссис Тэтчер говорит, что следует — а значит, так тому и быть. После Фолклендской войны с ней никто не смеет спорить. Позвонили в дверь — кто бы это мог быть, вечером в октябре? Папа, кажется, решил, что цыган вернулся.

— Я разберусь, — объявил он и резким хлопком сложил газету. Мама произнесла тихое «пффф», исполненное отвращения. Я прокрался на шпионский пост на лестничной площадке как раз вовремя — папа уже снимал цепочку с двери.

— Меня звать Сэмюэл Свинъярд, — это оказался папа Гилберта Свинъярда. — У меня ферма возле Драггерс Энд. У вас найдется минутка?

— Конечно. Я всегда покупаю у вас рождественские елки. Майкл Тейлор. Чем могу быть полезен, мистер Свинъярд?