Лузитанская лира

Кто я такой? Я — облик, превращенныйПечалью в облако на солнечном закате…Я — брат печали, брат родной тенейДеревьев, что, от ветра обезумев,Танцуют хороводом под луной.Я — брат печали. Потому скитаюсьПо этим обезлюдевшим горам,Когда трезвучья сумерек пустынныхЗолотозвонными колоколамиКак будто вызывают вновь из мракаВиденья, тени, призраки былого…

Я под луной среди лесов сосновыхБрожу один, когда зефир, проснувшись,Свои крыла прохладные расправит,И в шуме темных листьев слышу смутныйПечальный ропот голосовИ сумеречный ритм стихов чеканных —То братья строк, которые слагаюЯ в миг божественный, когда навекМне сердце наполняет бесконечностьНеясной дивной грусти, порожденнойВ немыслимых глубинах ночи.Грусть детства! В ней неведомая тайна

Зари желаний, облаченной дымкойЗагадочной, в которой вдруг всплываютТо лики ангелов, то лица женщин,То зыбкие, неясные обличья,И тают вновь в таинственном томленье…Я — брат печали. Оттого я в братствеС деревьями, мне внятен их язык,Весною смех цветов я слышу,Но ликование деревьев, приникаяК моей печали, вянет и желтеетИ опадает жухлою листвой…

Внимаю стону, горестному плачу…Его хочу я превратить в стихи,Изобразить понятным четким словом,Написанным чернильной чернотойТеней под этой бледною луною…О, стать бы голосом природы неживой,Чтоб подражать и сумеркам, и ветру,И горному великому молчанью…Безмолвье вечных гор! Оно таитсяНа недоступных высочайших пиках,Сгущаясь там до плотности утесов,И обретает форму изваянья,

Едва отделанного. Ведь молчанье — бог,И в свете звезд его извечный образВознесен на гигантском алтаре…Благословляю именем печалиМолчанье горних бездн! О тишинаБожественная Серры-де-Маран[149],Ты разрастаешься, и полнишь дали,И в бесконечность всходишь — ощущаю,Как бронзовою тяжестью своейТы пригнетаешь долы и холмыИ окружаешь мой печальный дом,Что изумленно окна распахнул.