А после того как у Анри де Ривьера вошло в привычку приходить к нам каждый вечер, у Герши появился своего рода светский телохранитель. Этот потасканный молодой гомосек успел прославиться как пилот недавно возникшей французской авиации. Уцелев в авиакатастрофе, он приехал в отпуск в Париж. По какой-то причине, известной лишь такому извращенному типу, как он, Анри буквально обожал Герши. Поскольку своим остроумием он ничуть не уступал бесспорной храбрости, всякий раз, когда я пытался искусно укусить Герши, де Ривьер еще искуснее защищал ее.
Когда мы оставались наедине, в моей власти было причинить ей боль, но делал я это осторожно. Герши чрезвычайно болезненно относилась к тому, что у нее обвислые груди, и я настаивал, чтобы перед объятиями она снимала бюстгальтер.
При всяком удобном случае я показывал ей свою «доброту», упоминал о ее недостатке, и каждый раз это задевало ее за живое.
Я сам не однажды подвергался унижениям и старался выместить их на Герши. Война захватывала все новые слои населения: на тех, кто не находился на фронте, смотрели косо. Мужчина призывного возраста в штатской одежде постоянно должен был объясняться, иначе происходили досадные инциденты. Встречая таких, как я, на улице, женщины, казалось, готовы были плюнуть нам в лицо, а детвора, видевшая героя в любом болване, надевшем мундир, осыпала нас насмешками.
Однажды я вошел в квартиру вместе со шведским коммерсантом и французом, освобожденным от воинской службы. Герши принимала ванну, горничной не было. Прижав палец к губам, я кивнул своим гостям на дверь в спальню и повелительно произнес:
— Явись ко мне, нимфа, обнаженная и мокрая, словно родившаяся из пены морской!
Привыкшая к моим капризам, Герши повиновалась. Увидев в дверях посторонних мужчин, она тотчас закрыла руками груди и покраснела с головы до пят. Я решил, что последует забавное зрелище и я увижу взбешенную голую женщину, но Герши лишь отвернулась, прижимая руки к груди.
— Бедные вы мои, — запричитала она, непонятно к кому обращаясь — к нам или к обиженным грудям.
В тот вечер я напился до потери сознания и стал умолять ее о прощении.
— Tais-toi. — Замолчи сейчас же, — проговорила она и принялась щипать мне плечи, ляжки, руки, шею, щеки.
— У тебя такое gem"utlich тело, — мурлыкала она рассеянно и грустно. — Ты такой сладкий.
В конце 1915 года Германия вместе со своими союзниками добилась воплощения своей пангерманской мечты повсюду — от Антверпена до Багдада. Победа была за нами. Продолжать войну означало бы превратить ее в войну на изнурение. И тогда в Европе не будет ни победителей, ни мира, исход будет один — революция.
И тем не менее в 1916 году Франция, Великобритания, Италия и Россия провозгласили своей целью разгром центральных держав за счет подавляющего преимущества в людских ресурсах, за счет гигантского количества жертв, обреченных на заклание. Это было безумное решение.
Для того чтобы разом покончить с губительной, самоубийственной политикой противника, фон Фалькенхайн сосредоточил в лесах под Верденом всю свою артиллерию и утром 21 февраля обрушил на крепость артиллерийский огонь такой мощи, какой не знала история. По французским позициям был выпущен миллион снарядов, местность стала голой, как лунная поверхность. Затем в атаку пошла германская пехота.
Но продвинуться далеко ей не удалось.
Началось еще более крупное сражение на Сомме, и в этой «схватке титанов», как окрестил его Людендорф, погиб цвет обеих воюющих наций.
Целеустремленно идя к цели, я развил бешеную деятельность. Мы должны были победить, но теперь твердой уверенности в этом не существовало.
Я отдавал все свои силы делу служения Германии. Я напомнил Мата Хари, что она поклялась Эльспет Шрагмюллер стать куртизанкой, служащей делу кайзера.
— Я твоя куртизанка, ch'ere, — возразила она, но я рассеял ее заблуждения.
Мне нелегко было заставить ее подчиняться моим требованиям, достойным сутенера, и я проводил по отношению к Герши политику кнута и пряника. Ими, соответственно, были опасность ее положения и моя преданность ей. Как ни странно, но после того, как я заставлял ее изменять мне, наши объятия становились еще более жаркими. (Но сама она не желала в знак протеста найти себе любовника на стороне. Это было бы для меня невыносимо.) Британца предателя, снабдившего меня информацией о новом секретном оружии — танках, я вознаградил тем, что отдал в его распоряжение Герши, которая должна была неделю ублажать его. После этого мы с ней провели ночь, полную блаженства. Швед, с которым она спала после этого, был ей неприятен, и она была апатичной. Рандеву с любовником-эльзасцем повергло ее в отчаяние, и в поисках «идеала» она кинулась ко мне в объятия.
Когда я попытался заставить Герши задать ряд вопросов одному молодому французскому офицеру, который, по моему мнению, не умел держать язык за зубами, оказалось, что от нее никакого проку.