Львиное Око

Изогнув длинную шею, Мата Хари откинула голову назад. Похожие на крылья усталых птиц ресницы ее опустились. Она уронила руки, и плащ скрыл ее целиком. Затем вновь появились руки — великолепные, мягкие, сильные, округлые. Она сложила их на груди, закрыв ладонями плечи ласкающим и в то же время покорным жестом. Потом стала медленно наклоняться вперед, так что волосы едва не достигали коленей.

Наш востоковед сел и с жеманным видом улыбнулся, повернувшись сначала направо, а затем налево. Мата Хари шагнула в сторону кулис. Я почувствовал, как у меня колотится сердце. Топнув босой ногой, она что-то сказала музыкантам не то на хинди, не то на яванском или каком-то другом языке. Слово прозвучало как приказ. Потом взмахом руки сняла с себя накидку, отшвырнула в сторону и опустилась на пол грудой темных складок.

После этого Герши начала танцевать. И как танцевать!

Танцевать означало любить и предаваться любовным играм. Любовь — это утомительная борьба, требующая большой выносливости, но со стороны она должна казаться нетрудной. Любовь преодолевает борьбу и боль и несет с собой мир. Приложив старания и усилия, ты познаешь, как надо любить себя, а любя себя, учишься любить своего избранника и свой мир. Не существует ни прошлого, ни будущего, есть только борьба и время борьбы, триумф и момент триумфа, мир и момент мира.

Она была змеей и танцевала, обвившись вокруг невидимой змеи. И на нее смотрел бронзовый кумир, которого под силу было победить, умиротворить лишь женщине-змее.

Облаченных в черные покрывала индусских девушек она не замечала. Они стояли или лежали возле кумира, держа в руках дротики. Герши выхватывала их один за другим, и, когда танцовщицы вскрикивали от боли, она угрозами принуждала их к молчанию. Вырвав дротик, она победоносным жестом воздевала его ввысь, затем швыряла во мрак. Всякий раз, как исчезал дротик, с тела Герши падала одна из ее воздушных юбок и ложилась у ног идола. Когда она метнула последний дротик и развязала последнюю косынку, наблюдать за происходящим стало невыносимо. Всем захотелось спрятать свои глаза. Но вместо этого все уставились на Мата Хари.

Обнаженное тело ее было прикрыто лишь золотой чеканкой и драгоценными камнями — золотыми нагрудниками и золотыми браслетами, с бриллиантами (полудрагоценными камнями, так ярко сверкавшими в обманчивом свете!), и искусно изготовленным ожерельем. Усыпанный камнями лотос, поддерживаемый тонкой и потому невидимой цепочкой, прикрывал то место, на котором, по моему настоянию, она сбрила волосы. Свет и тени попеременно падали на ее смуглое тело, тело змеи и женщины. Бронзовый бог войны был умиротворен.

То же произошло и со зрителями. На какое-то мгновение в зале стало нечем дышать, в нем словно образовался вакуум. Потом, разряжая атмосферу, разразилась буря. Словно удар грома грянули аплодисменты — эта восхитительная музыка.

Когда Герши сбежала со сцены, я находился за кулисами. Схватив покрывало, она обмотала его вокруг себя, будто девочка после ванны. Она кинулась ко мне, пряча голову у меня на груди. Я обнял ее и закрыл плечи накидкой.

Раздвинулся занавес, и на сцену, широко улыбаясь, вышли танцовщицы-индуски и присели в книксене. (До чего же они были глупы!) Аплодисменты стали вежливыми, но не смолкали.

— Не заставляй меня выходить туда, папа Луи, — умоляюще проговорила Герши. — Я больше не могу. Увези меня отсюда.

— Надо выйти, детка. Представь себе, что это «каф-кон», что сегодня субботний вечер и в зале полно шпаны…

— Я их ненавижу! Ненавижу месье Бурдена! Ненавижу мэтра Гиме!

— И меня. Знаю. Так и надо. Продолжай нас ненавидеть. Только выйди. Ну же! — сказал я строго, будто был уверен, что она повинуется.

И она вышла. Очень высокая, очень гордая, очень грустная. Накидка, скрепленная у шеи, ниспадала до самого пола, закрывая ее до кончиков пальцев. Она не поклонилась, не улыбнулась, а лишь подошла свойственной лишь ей походкой к центру сцены и стояла неподвижно.

Я лихорадочно размышлял. Стоит ли позволить им зайти к ней в артистическую уборную и поговорить с ней? Как держаться, она знает. У нее верный инстинкт, свойственный лишь знаменитостям. Успех придает ей блеск. Видит Бог, она умеет быть благородной, когда ее ценят.

Занавес сомкнулся, но она продолжала стоять. Торопливо подойдя к ней, я взял ее за руку.

— Все кончено, — прошептал я ей на ухо. — Пойдем со мной.

Наградой мне была трепетная улыбка и быстрый взгляд глаз, блестящих, но без слез.

Никто не догадался, что нас ждало, даже девушки-индуски, благоговейно ожидавшие возможности поговорить с нею. А аплодисменты продолжали греметь, точно град по железной крыше. Не догадывались ни музыканты, которые потягивались, обменивались репликами, убирая свои инструменты, ни служители, готовые вновь раздвинуть занавес. Сжимая ее руку, я поспешно ввел Герши в вестибюль, а оттуда в комнату, превращенную в артистическую уборную. Мы не стали никого ждать, а проникли в помещение, на стенах которого висели восточные свитки, затем в другое, где в стеклянных витринах были выставлены снабженные бирками древние экспонаты.