Львы в наследство. Я всей душой с вами, львы!

В Кайсо мы всегда останавливались у католической миссии повидать отца Джерри. Этот милейший ирландец слыл радушным хозяином и был большой любитель поболтать, что мы очень даже ценили! Джерри жил в Кении уже несколько лет, и чем лучше я его узнавал, тем больше понимал, с какой любовью он относится к окружающим его людям. Он бегло говорил на местном языке и прекрасно знал здешние традиции. Джерри не пытался, как большинство миссионеров, навязать коренным жителям чужеземный образ жизни и мышления: он верил, что наилучших результатов можно добиться путем сочетания миссионерской деятельности с уважением к местным обычаям. Очень жалею, что не познакомился с работой Джерри поближе, он был всей душой со «своим» народом и умел отстаивать собственные взгляды, как никто другой.

Джерри жил в домике, утопавшем в цветущих бугенвиллеях. Ему не исполнилось еще и сорока, и достаточно было лишь взглянуть на его лицо, чтобы догадаться об ирландских корнях. Жителей Кайсо притягивало к нему еще и то, что он был превосходным музыкантом и здорово играл в футбол!

Этот неортодоксальный миссионер, который запросто гонял мяч с детишками, был закадычным другом Тони Фитцджона, и меня радовало, что он одобрил мое присутствие в Коре. Долгие годы, что Тони провел там, навсегда останутся в благодарной памяти Джерри, но он не хочет жить только прошлым — он смотрит в будущее и с энтузиазмом воспринимает новые планы и надежды, связанные с приходом в заповедник нового человека.

Поболтав с Джерри, мы продолжаем наш путь в Мвинги, до которого осталось еще часа полтора. Доехали — и сразу начинается суета: покупки, погрузка… Жаль, конечно, но городку явно недостает очарования, хотя здесь есть и традиционный для Африки колоритный рынок, и старинные дома, но в эту красоту вторгаются современные здания, нарушая своеобразный колониальный стиль. Сочетание получается несовместимое. Мвинги — функциональный город: только то, что нужно, ничего лишнего. Здесь можно раздобыть все необходимое для осуществления проектов в Коре — провиант, бензин и керосин для ламп, и тут же дожидается почтовый ящик, разбухший от писем, пришедших со всех концов света.

Обедать обычно идем в один из небольших ресторанчиков. Изголодавшись, жадно поглощаем вареный рис, яичницу, кое-какие местные деликатесы. Вообще Мвинги — то место, куда надо быстрее добраться и откуда надо как можно быстрее убраться; причин тому масса, в том числе и та, что с поклажей едешь куда медленнее, чем налегке.

Когда выезжаем обратно, солнце обычно уже клонится к закату. Достигнув просеки, разделяющей два заповедника, мы с Мохаммедом достаем по баночке теплого пива и немного отдыхаем в тиши кустов — до лагеря еще целый час езды.

Ночная езда через Кору всегда полна неожиданностей. То в свете фар сверкнут, как бриллианты, глаза полосатой гиены; то в сиянии луны высветятся силуэты жирафов; вот с ветки на ветку перепрыгивают детеныши обезьян; вот перебегает дорогу семейство лисиц с ушами, как у летучих мышей. От страха шерсть у них на хвостах, похожих на кисточки, поднимается дыбом.

Если с машиной в пути ничего серьезного не случалось, то примерно через одиннадцать часов после выезда из лагеря мы вкатывались в его ворота, и тут нас встречал весь штат работников во главе с самим Джорджем: «Ну как, благополучно съездили? Пить хотите?»

Велев работникам разгружать привезенное, я сперва заходил в загон к львятам — я всегда радовался, как они бурно приветствовали меня, — и только потом отправлялся к столу, на котором уже стояли приготовленные напитки, и в изнеможении плюхался на стул.

После таких поездок обычно чувствуешь себя так, будто вернулся из небольшой экспедиции. А однажды, как раз когда я возвращался, произошло событие, на три месяца занявшее меня нелегкой работой.

Мы со Сью Гарднер — англичанкой, подругой Джорджа и Тони, ехали, ближе к вечеру, из Мвинги, утомленные дальней дорогой. На нашем пути, на границе заповедника Китуи, лежал лагерь, в нем размещалось управление заповедника, и я тормознул, чтобы помахать рукой охотинспекторам, сидевшим на крылечке. Вдруг из главного дома ко мне бросился человек в униформе, отчаянно кричавший и делавший знаки, чтоб я остановился. Мохаммед, сидевший в кузове, принялся барабанить по крыше кабины.

Я нажал на тормоза, приготовившись услышать о самом худшем — то ли о новом нападении шифты, то ли о нашествии браконьеров. Но когда человек, оравший и жестикулировавший, приблизился, я увидел у него на лице широкую улыбку. Все зловещие предчувствия мигом отпали. Это был милейший сержант из управления, и Мохаммед спрыгнул на землю поприветствовать его. Они начали оживленную беседу, из которой я мог понять только то, что речь идет о каком-то льве с ошейником. Неужели, подумал я, это Люцифер, пропавший несколько месяцев назад? А мы-то давно считали его мертвым!