Читаем Лже-Нерон полностью

   Кнопс слушал сбивчивые  речи  Нерона  молча,  внимательно;  но  комната завертелась у него перед глазами, весь мир завертелся. В глубине  души  он давно знал, что из  любви  к  сыну  он  упустил  время,  и  теперь,  после вступления на престол Домициана, он  уже  не  сможет  соскочить  с  бешено несущейся под гору колесницы Нерона. Но то, что Нерон, пребывающий  всегда в блаженной  уверенности  сумасшедшего,  сам  признал,  что  всему  конец, поразило его как громом.

   Нерон между тем  забрасывал  его  массой  панических  слов,  настойчиво предлагая бежать вместе.

   - Бежим, - говорил он. - Давай  улепетывать.  Надо  улетучиться,  чтобы духу нашего здесь не было. Надо удирать.

   Кнопс слушал его вполуха, он презирал этого глупого  человека.  Бежать. Какая бессмыслица. До Артабана далеко, а как только Нерон покинет  Эдессу, всюду немедленно вспыхнет открытый мятеж,  и  ему  ни  в  коем  случае  не добраться живым до юго-восточной границы. Здесь, в Эдессе, у него есть  по крайней мере его сильная надежная гвардия.

   Мозг Кнопса, пока Нерон говорил, машинально продолжал  четко  работать. Один из принципов, на которых Кнопс строил свое  благополучие,  состоял  в убеждении, что из глупости ближнего можно всегда извлечь выгоду. В чем  же состоит выгода, которую в данном  случае  он  может  извлечь  из  глупости Теренция? Остро, осторожно размышлял он. Вот  уже  план  возник,  вот  уже выход найден. Хорошо. Он согласится на предложение Теренция,  он  бежит  с ним. Но не к Артабану. Не только потому, что  далекий  путь  в  Парфянское царство, который лежит через  мятежное  Междуречье,  полон  опасностей,  - пусть даже удастся ему добраться до Ктесифона, что ждет  его  там?  Жалкое существование человека павшего, человека,  которого  терпят.  Ибо  большая часть  его  имущества  находится  на  территории   Рима   и   Месопотамии, недосягаемой для  него  из  пределов  парфянских  границ.  Нет,  уж  лучше отважиться на смелый шаг, но сулящий лучшие виды.  Он  не  поведет  Нерона через Тигр к Артабану, а переправит гораздо  более  коротким  путем  через Евфрат в Рим и выдаст римским властям. Тогда у него  будет  хоть  какая-то надежда на помилование.

   Все это он в одно мгновение, слушая Нерона,  рассчитал.  Глаза  Нерона, когда он кончил говорить, с тревогой уставились на рот Кнопса, Нерон  явно почувствовал облегчение, когда Кнопс, после нескольких  секунд  колебания, сказал "да". Он сказал лишь "да"; с быстротой  и  решительностью  опытного человека он взял выполнение плана в свои руки. Он сейчас  же  заявил,  что раздобудет широкий простой плащ и капюшон, чтобы укутать императора с  ног до головы, за четверть часа до полуночи зайдет за  императором  и  устроит так, чтобы у юго-восточных ворот их дожидалось несколько надежных слуг.

   При других обстоятельствах  Нерон,  обычно  очень  чуткий,  пожалуй,  и заметил  бы,  что  Кнопс,  при  всей  решительности  его   тона,   чего-то недоговаривает, что в словах его сквозит  легкое  смущение.  Но  одержимый паникой, он не учуял того, что задумал Кнопс. А может быть,  он  не  хотел этого учуять, не хотел - поскольку Кайи на свете не было - потерять еще  и этого стариннейшего друга. Он  цеплялся  за  него.  Он  поблагодарил  его, обрадованный.


8. ТЕРЕНЦИЙ ПОКАЗЫВАЕТ СВОЕ НУТРО

   Незадолго до полуночи Кнопс, как было условлено,  зашел  за  Теренцием; укутанные  в  темные  плащи,  они  направились  к  юго-восточным  воротам, довольно далеко расположенным. На улицах было почти  пусто,  лишь  изредка показывались патрули, и Нерон жался, прячась от них, к стенам домов.

   Светила луна, дома были залиты неверным молочным светом,  на  пустынной площади,  которую  им  пришлось  пересечь,   спали   собаки;   когда   они приблизились, псы зашевелились, заворчали. Нерон почувствовал страх:  ведь его светилом было солнце, не луна.

   Гулкие шаги. Кто это там, в конце улицы? Разве в  городе  еще  остались солдаты? Напрасно уговаривал его Кнопс, что на гвардию  можно  положиться. Нерон, охваченный паникой, не слышал его слов. Им овладел такой же  страх, как тогда, когда он бежал с Палатина. Если вооруженные люди его увидят, он погиб.

   Вот они на бедной  уличке,  в  кварталах  христиан,  около  маленького, запущенного, как будто нежилого домика. Нерон прижимается к  двери,  дверь поддается. Кнопс хочет его удержать. Нерон вырывается,  оставляет  плащ  в руках Кнопса, вбегает  в  дом,  захлопывает  дверь,  всей  своей  тяжестью наваливается на нее; вот большой деревянный засов, он задвигает его.  Так. Здесь по крайней мере темно, хотя бы  на  короткое  время  он  укрылся  от солдат. Он доволен, что избавился от этого проклятого лунного света. Рад и тому, что он избавился  от  Кнопса.  Он  забивается  в  угол,  в  желанную темноту, туда, в самый густой мрак. Застывает с бьющимся сердцем.

   С улицы слышен звон оружия. Возможно, что солдаты  ведут  переговоры  с Кнопсом. Долго, целую вечность, стоят они  около  дома.  Наконец  шаги  их удаляются.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза