Лже-Нерон

   К утру, очень усталый, он глубже закутался в свой плащ и вытянулся -  с твердым решением заснуть - на верхней ступени, тесно прижавшись к  алтарю. Он еще раз потянул носом - не  остался  ли  еще  запах  после  отправления естественной надобности,  стал  читать  про  себя,  чтобы  заснуть,  текст "Эдипа" и наконец действительно заснул.

   Проснулся он разбитым и окоченевшим. Но было уже тепло. В святилище  он увидел людей - и испугался. Но  это  были  не  римляне,  а  молодые  жрецы Тараты, приносившие ей утреннюю жертву, козленка.  Забившись  в  угол,  он боязливо следил за ними - не обнаружат ли они следы содеянного им. Но  они исполняли  свои  обязанности,  не  обращая  на  него  внимания.   Закончив жертвоприношение, они облили алтарь струями воды, чтобы  очистить  его,  и теперь всякая опасность для него исчезла.

   День  проходил.  В  святилище  появлялись  и  другие   жрецы.   Они   с любопытством смотрели на человека, который искал убежища в алтаре  богини. Никто не сказал  ему  ни  слова.  Теренций  снова  принял  то  равнодушное выражение, которое он усвоил в последнее время.

   Он с облегчением вздохнул, когда наконец пришел верховный жрец Шарбиль. Ведь какое-нибудь решение он ему принес - будь то плохое или хорошее.

   Шарбиль решил, что молодец уже достаточно обмяк.  Он  явился  в  полном параде приветствовать гостя своей богини; золотая жреческая митра с острым концом увенчивала его древний птичий лик. Высоко подняв  руки  с  плоскими кистями,  он   почтительно   приветствовал   того,   кто   находился   под покровительством  Тараты.  Так  же   почтительно   Теренций   ответил   на приветствие.

   Затем верховный жрец заверил пришельца,  что  он  находится  здесь  под охраной божества. Теренций не подал виду, каким облегчением для него  были эти слова, он  поблагодарил  вежливо,  равнодушно.  Шарбиль  после  целого потока цветистых слов спросил:

   - Смею ли просить тебя, гость богини Тараты, назвать свое имя ее жрецу?

   К удовольствию Теренция, он говорил по-арамейски. Чужой  язык  послужил для него предлогом ответить медленно, уклончиво.

   - Богине мое имя известно, - сказал он.

   -  Не  император  ли  ты  Нерон,  о  господин?   -   спросил   напрямик первосвященник.

   Это  было  невежливо  и,  пожалуй,  недипломатично.  Но  первосвященник Шарбиль был очень стар, у него было мало времени впереди, кроме  того,  он был любопытен. Однако Теренций остерегся дать неразумный ответ.

   - Я тот человек, - сказал он, - каким меня сделали боги.

   В глубине души он был крайне доволен, что не ему пришлось выдавать себя за Нерона, а другие сделали его Нероном. Шарбиль же  подумал:  "Это  умный человек. Он заслуживает права быть Нероном".

17. ДЕРГУНЧИК И ВОСТОК

   Когда губернатору Цейону доложили, что  в  Месопотамии  многие  считают некоего горшечника Теренция умершим императором  Нероном,  он,  удивленный таким вздором, покачал головой и рассмеялся. Как можно было  попасться  на такой неуклюжий обман? На этом примере можно было еще раз  видеть,  какими варварами были люди по ту сторону Евфрата.

   Когда затем полковник Фронтон сообщил, что горшечник Теренций  бежал  в храм Тараты,  откуда  римляне  не  смогут  его  заполучить  без  нарушения договоров и без серьезного для себя риска, его все еще  скорее  забавляла, чем беспокоила эта история.  Он  удивился,  что  его  советники  отнеслись серьезно к этому комическому инциденту. Вежливо,  слегка  иронически  и  с изрядной долей  надменности  писал  он  правительству  царя  Маллука,  что просит, по  возможности,  оказать  помощь  его  наместнику  Фронтону  -  в соответствии с  договорами  -  при  аресте  римского  подданного  Теренция Максимуса.   Он   слышал,   что   вышеназванный   Теренций   прибегнул   к покровительству  богини  Тараты.  Если  бы  на  его  территории   человек, преследуемый властями Эдессы, искал убежища в римском храме, то он, Цейон, постарался бы взять молодца измором или выкурить его; он не сомневается  в успехе. Он был бы обязан эдесским правителям, если бы они возможно  скорее урегулировали это дело.

   Большинство советников царя Маллука были арабы, они  почитали  арабские божества - светила Ауму, Азис и Дузарис, а не сирийскую богиню Тарату. Тем не  менее,  читая  письмо  губернатора,  они  насупились,   выражая   этим неудовольствие по поводу непочтительного тона, в котором римлянин  говорил о любимой богине сирийцев.

   Маллук и Шарбиль сидели в тихом, увешанном коврами рабочем покое. Слова их чередовались с длинными паузами, плескался фонтан.

   - Этот западный человек, -  сказал  своим  глубоким  спокойным  голосом царь, - по-видимому, не очень-то боится твоей богини Тараты, жрец Шарбиль?

   - На Западе, - возразил Шарбиль, - много родилось и погибло империй,  а богиня Тарата три тысячи лет простирает руку над своим прудом, и  ее  рыбы плавают так же, как и три тысячи лет тому назад.

   - Ты, значит, не собираешься брать измором того  человека  в  храме?  - спросил царь, и в его равнодушном голосе  слышалась  легкая  насмешка  над римлянином.