Лжедимитрий

Пол столовой, в которую вступали гости, весь усыпан пахучими травами и ароматными цветами — это аромат вольности и славы. В воздухе — облака благовонных курений: это слава и гордость великого царства возносит — ся к небесам. В одном углу столовой, за перилами, возвышается пирамида, унизанная сверху донизу золотою и серебряною посудой; в противоположном углу, также за перилами, — богатый оркестр, духовые инструменты которого горят, как чистое золото. Гости входят чинно, по рангам, по реестру. Маршалок, почтительно стоя у дверей, следит за порядком этого вступления благородных гостей в святилище пира, наблюдая в то же время за стаями хлопов, облаченных в гербовые ливреи и готовых провалиться сквозь землю при всяком мановении маршальской или панской руки. По мере вступления гостей в столовую четыре отлично дрессированных хлопа почтительно подходят к ним для совершения обряда омовения: один хлоп держит таз, другой из серебряного кувшина льет на руки гостю благовонную воду, два последних подают шитое по краям полотенце, которым гость и вытирает свои благородные руки.

Хозяин, вельможный пан Мнишек, с изысканною любезностью принимает дорогих гостей. Полнотелая, упитанная довольством и сознанием собственного достоинства фигура пана воеводы сендомирского и скользит, и катается по цветному полу обширного покоя от одного гостя к другому. Высокий лоб, утративший немало волос в многолетнем служении ясновельможному королю Сигизмунду-Августу и богине Афродите, небольшая, круглая, как и панский живот, борода, выдающийся вперед, как у плотоядного зверя, подбородок и голубые, чешские, но более, чем у простого чеха, плутоватые глаза, — весь этот типический лик принимает оттенки всевозможных выражений, смотря по тому, к кому обращается это слащавоплутовское лицо: покорно-лисье перед высшими, изящнопетушиное перед низшими и положительно неизобразимое перед хорошенькими пани и панами.

Для каждого из гостей у хозяина готово приветствие, вопрос, шутка, любезный каламбур, выразительная улыбка, изящный поклон. Хозяину платится тем же: наклонение голов, шарканье ног, бряцанье карабелей и шпор, рыцарские осанки, закручиванье усов, в знак удовольствия и чести, стрелянье хорошенькими глазками из-под черных соболиных и русых соколиных бровок прелестных пани; приседанье и показывание блестящих перламутров из-за розовых губок восхитительных паненок — голова, кажется, пойдет кругом от всего этого, только не у такого боевого коня гостиной, как пан воевода сендомирский.

Но вот во внутренних покоях палаца слышится особенное движение, таинственный шум, что-то чрезвычайное… Шум близится к приемному покою… Хлопы суетятся, словно им за чулки и за пазухи жару насыпано. Панские глаза и глазки разгораются…

Да. В сопровождении ясновельможного князя Константина Вишневецкого — «нечто московское»… Все головы и взоры обращаются в ту сторону.

Входит невысокий, сухощавый, с рыжевато-русыми волосами юноша… Смуглое, некрасивое, кругловатое лицо, изобличающее необычайную, львиную мощь в скулах— ту именно мощь, которая в состоянии раздавить Московское царство словно гнилой орех; большой, широкий, с широкими, энергически очерченными ноздрями нос, в свою очередь изобличающий необычайно энергичную работу легких, которым нужно слишком много и втягивать и выдыхать воздуха, чтобы удовлетворить кипучую натуру этого пришельца; голубые глаза, как-то, если можно так выразиться, постоянно о чем-то «своем» думающие, но никому этого «своего» не выдающие, — все невольно и повелительно приковывает внимание к этому задумчивому юноше… И в самой бородавке, что сидит под носом, видится что-то необычайное, и от этого широкого, угловатого черепа отдает упрямою, безумно самонадеянною силою. Чувствуется, что и сила эта — угловатая, неровная…

Как, однако, он неловко, несмело выступает среди блестящей обстановки воеводских покоев. Но это, может быть, лев, выступающий из клетки, — неразмявшийся, не выправивший стальных мускулов, не видящий еще жертвы, на которую он бросится…

Хозяин представляет ему наиболее знатных гостей. Пришлец приветствует их кратко, угловато, но царственно— с диким, московским царственным величием… Шея его не гнется, а холодные, как московские льды, глаза, глубоко забираясь в душу, заставляют кланяться ему, робеть перед ним, когда он сам, кажется, робеет, но только — дико, по-львиному…

Да, это он… Эта угловатая голова необычно сделана— этот угловатый череп выкован по форме короны — тут должна крепко сидеть корона!

Это — московский царевич Димитрий, сын страшного мстителя татарам, покорителя Казанского и Астраханского царств — сын царя Ивана Грозного, чудесно спасшийся от ножей убийц.