Лживый век

В огромном болоте, в которое превратилась страна на путях к химере в постсталинский период все же можно было выделить две тенденции, придерживающиеся прямо противоположных направлений. Часть художников, литераторов, кинорежиссеров и театральных постановщиков фактически дистанцировалась от агитпропа и с воодушевлением воссоздавала в своих произведениях то, что осталось от истерзанной, христолюбивой России (умирающие деревеньки с обязательными старушками и редкими старичками, руины монастырей, заброшенные погосты и очаровательные пейзажи). Другая часть, оставаясь службистами государства, упорно искала положительных героев, продолжателей дела Павки Корчагина, способных поддерживать «высокое напряжение ударных лет». Агитпроп организовывал поездки маститых художников на строительства БАМа, где «мастера кисти» должны были запечатлеть образы людей «практического делания»; щедро финансировал создание кинофильмов, прославляющих хозяйственников «среднего звена» (директоров заводов, председателей колхозов) или ученых — исследователей тайн материи. Но если выполнение заказов агитпропа, блазнящих крупными сметами расходов и последующими наградами, стали восприниматься в творческих союзах (по-прежнему числившихся структурами агитпропа) занятием постыдным, то произведения «вопрекистов» все очевиднее становились предметами общественных обсуждений и неподдельного читательского (или зрительского) интереса.

Дело в том, что у многих советских людей стала просыпаться ностальгия по своей «малой родине». Вместо того, чтобы заполучить путевку в какую-нибудь известную всесоюзную здравницу или отдохнуть «дикарем» на знаменитых курортах, тысячи горожан принялись приобретать заброшенные домики в деревнях, ремонтировать их и проводить там свои отпуска. Несмотря на то, что агитпроп все высотные дома в крупных городах украсил огромными, светящимися по вечерам лозунгами типа: «Вперед к коммунизму!», «Народ и партия едины!», «Миру — мир!», — уже мало кто верил в наступление «светлого завтра», и реально опасался, что неизменно напряженная международная обстановка в любой момент может обернуться катастрофичной войной. В обществе происходил массовый психологический надлом. Люди инстинктивно чувствовали, что их жизнь буквально «уходит в песок», как та самая река в пустыне Калахари.

Чем ближе советское общество находилось к срокам наступления коммунизма, объявленных властями, тем неудержимее распространялись в обществе настроения скептицизма и уныния. Агитпроп уже давно не называл конкретных сроков наступления эры «светлых годов». После торжественно и многошумно отмеченных юбилеев (50 лет Октябрьской революции; 25 лет окончание ВОВ и 100-летия со дня рождения Ленина), после очевидных внешнеполитических успехов (обретения СССР статуса сверхдержавы; международного признания границ, сложившихся в Европе после Второй мировой войны), как-то незаметно подобралась эпоха торжественных похорон. Руководители партии и правительства, бессменно находясь на высоких постах, неизбежно превращались в ходячие тени и заблаговременно присматривали себе место в кремлевской стене, чтобы пополнить шеренгу тех, кто находился на вечном марше, возглавляемом забальзамированной мумией, помещенной в мавзолее. Церемонии прощания с усопшими старцами (выдающимися борцами за мир, видными деятелями международного коммунистического движения, крупными государственными деятелями, военачальниками и прочее, прочее) широко освещались в СМИ и превратились в основные события, происходящие в стране, где повсеместно торжествовала «кладбищенская тишина».

В предыдущие десятилетия советские люди мало обращали внимания на бытовые неурядицы, мизерные зарплаты и семейное неблагополучие. Ради выполнения плановых заданий не щадили себя, а личные проблемы просто меркли на фоне грандиозных успехов огромной страны: об этих успехах неустанно рассказывали СМИ, а также специально обученные лекторы и политинформаторы. Постоянно вводились в действие новые ГЭС и санатории, новые агрокомплексы и стадионы. Спортсмены регулярно выигрывали престижные международные соревнования. В «эпоху похорон» успехи страны как-то совсем перестали впечатлять советских людей, а вот личные заботы уже выходили на первый план. В своей основной массе, советские люди были далеки от диссидентских кругов, многие даже не смогли бы внятно объяснить, что это такое — инакомыслие — и в то же время никак не соответствовали литературным образам «простого человека», созданным «вопрекистами», потому что были мелочны, завистливы, склочны, проявляли склонность к пьянству и внебрачным связям. Естественно, страдали от своей невоспитанности, порождающей бессчетные конфликты в быту и на работе; к тому же, охотно сплетничали о недостатках своих непосредственных начальников и жадно поглощали слухи о порочных наклонностях известных в стране людей.