М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

офицером, и когда его убили, то одна высокопоставлен­

ная особа изволила выразиться, что «туда ему и доро­

га»9. Все петербургское великосветское общество,

махнув рукой, повторило это надгробное слово над

храбрым офицером и великим поэтом.

Итак, отдавая полную справедливость внутренним

побуждениям, которые внушали Лермонтову глубокое

отвращение от современного общества, нельзя, однако,

не сознаться, что это настроение его ума и чувств было

невыносимо для людей, которых он избрал целью своих

придирок и колкостей, без всякой видимой причины,

а просто как предмет, над которым он изощрял свою

наблюдательность.

Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лер­

монтов в присутствии дам отпустил какую-то новую

шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что

он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя

из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову

и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-фран­

цузски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел

ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при

д а м а х » , — на что Лермонтов таким же спокойным тоном

отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удов­

летворения».Больше ничего в тот вечер и в последую­

щие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней

мере, нам, Столыпину, Глебову и мне, неизвестно, и мы

считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что

до последней минуты уверены были, что она кончится

примирением. Тем не менее все мы, и в особенности

М. П. Глебов, который соединял с отважною храбростью

самое любезное и сердечное добродушие и пользовался

равным уважением и дружбою обоих противников, все

мы, говорю, истощили в течение трех дней 10 наши

миролюбивые усилия без всякого успеха. Хотя фор­

мальный вызов на дуэль и последовал от Мартынова,

но всякий согласится, что вышеприведенные слова

Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения»

заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов,

и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик

и кому перед кем следовало сделать первый шаг к при­

мирению.

На этом сокрушились все наши усилия; трехдневная

отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов

в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу;

470

но и тут в последнюю минуту мы, и я думаю сам Лер­

монтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми

выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести

двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут...

ужинать.

Когда мы выехали на гору Машук и выбрали место

по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню) 11,

темная, громовая туча поднималась из-за соседней

горы Бештау.

Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов; последний

барьер поставили на десяти и, разведя противников

на крайние дистанции, положили им сходиться каждому

на десять шагов по команде «марш». Зарядили писто­

леты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермон­

тову, и скомандовали: «Сходись!» Лермонтов остался

неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом

вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам

опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз,

я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного,

почти веселого выражения, которое играло на лице

поэта перед дулом пистолета, уже направленного на

него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру 12

и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило

на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не

успев даже захватить больное место, как это обыкновен­

но делают люди раненые или ушибленные 13.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана,

в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце

и легкие.

Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы

решили позвать доктора. По предварительному нашему

приглашению присутствовать при дуэли, доктора,

к которым мы обращались, все наотрез отказались.

Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум госпо­

дам медикам, но получил такой же ответ, что на место

поединка по случаю дурной погоды (шел проливной

дождь) они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда

привезут раненого.

Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал

на том же месте, где упал; около него Столыпин,

Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к комен­

данту объявить о дуэли.

Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте,

разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели

вечную память новопреставленному рабу Михаилу.

471

Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы

распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким

оставили при убитом 14. Как теперь, помню странный

эпизод этого рокового вечера; наше сиденье в поле при

трупе Лермонтова продолжалось очень долго, потому

что извозчики, следуя примеру храбрости гг. докторов,

тоже отказались один за другим ехать для перевозки

тела убитого. Наступила ночь, ливень не прекращал­

ся... 15 Вдруг мы услышали дальний топот лошадей по

той же тропинке, где лежало тело, и, чтобы оттащить

его в сторону, хотели его приподнять; от этого движе­

ния, как обыкновенно случается, спертый воздух

выступил из груди, но с таким звуком, что нам пока­

залось, что это живой и болезный вздох, и мы

несколько минут были уверены, что Лермонтов еще жив.