М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Он вычерпал последние ложки похлебки и надолго замолчал, не сводя глаз с красных языков пламени, лениво гудевшего в печи. Затем добавил помягче:

— Терпишь, терпишь и вздыхаешь, пока не станет невмоготу, а уж тогда…

Вновь помолчал и чуть спустя задумчиво добавил:

— Вот мужики наши тоже умом раскидывают и все советуются, как им быть, что делать. Потому-то я и задержался…

Петре осекся, словно что-то вспомнив, и спросил:

— А почему, мать, лампу не зажигаешь? Неужто весь керосин вышел?

— Да нет, чуток еще есть, только я подумала, что хватит с нас и света от печи…

Петре покачал головой, соглашаясь:

— Твоя правда, печь тоже светит, коли нет другого огня! Пламя затрещало, дрова разгорались. Лицо Петре озарилось красным светом. Его тень заплясала по стене, и стена будто закачалась.

5

Титу Херделя подробно написал домой, как он жил в ожидании места и как он теперь, можно сказать, с божьей помощью, прекрасно устроился. В письме он не только хвалил самого себя, но и всячески расхваливал «Драпелул», расписывая ее как газету весьма значительную и влиятельную. Зная, что отец большой любитель прессы, он отправил ему увесистую пачку разных изданий, не преминув обвести красным карандашом в «Драпелуле» все материалы, написанные им лично, и, в частности, две передовые статьи, где он отважно воевал с самим графом Аппоньи^{55}. Титу не забыл, конечно, вовсю расхвалить Григоре Югу (жена которого — истинное чудо красоты и элегантности, так что все барышни Амарадии и окрестностей тут же умерли бы от восхищения и зависти, если б ее увидели), а также рассказал, как он провел время в их загородном замке, похожем на замок графов в Бекляне, и как возвратился в Бухарест в автомобиле, покрыв расстояние, приблизительно равное расстоянию между Бистрицей и Клужем. Он передал отцу дружеский привет от Гаврилаша, который относится к Титу, как к родному сыну, и просил кланяться всем знакомым, в том числе и священнику Белчугу, — ведь в конечном счете тот отнесся к нему очень хорошо, так что мелкие недоразумения прошлого пора забыть. Далее Титу писал, что ждет приезда священника в Румынию, как тот обещал еще в те дни, когда хлопотал о строительстве новой церкви в Припасе. Белчуг — человек вдовый и состоятельный, может смело приехать и не пожалеет о расходах, так как Бухарест даже красивее Будапешта, не говоря уж о том, что здесь сердце румынской нации. Заодно Титу торжественно поздравил Гиги с помолвкой и пожелал ей всяких благ, а Зэгряну написал, что он прекрасный малый. Ему очень жаль, что он не сможет приехать на свадьбу, но теперь у него уйма срочных дел, а к тому же и с деньгами у него пока не густо.

Титу, конечно, ничего не упомянул о своих любовных похождениях, хотя прекрасно знал, что Гиги они бы чрезвычайно заинтересовали. Ему не хотелось, чтобы в Амарадии узнали, что он и в Бухаресте ведет себя легкомысленно, но за последние недели, с тех пор как отпали заботы о хлебе насущном, именно эти похождения занимали его больше всего.

Мими сдержала слово и пришла в свою девичью комнатку как-то после обеда, когда знала, что матери не будет дома. Она разделась сама и сразу же нырнула в старую кроватку. С тех пор она каждый раз, приходя к нему, тут же раздевалась, сбрасывая с себя даже сорочку, и оставалась в чем мать родила. Налюбовавшись своей наготой в большом зеркале с рамой орехового дерева, стоявшем здесь тоже со времен ее девичьей жизни, Мими быстренько пряталась в кроватке, в которой когда-то предавалась мечтам.

Первое время Титу встречал ее, волнуясь и гордясь тем, что покорил столь восхитительную женщину. Вскоре, однако, он понял, что не является единственным гордым счастливцем, что ему перепадают лишь объедки и все это любовное приключение объясняется лишь случайным капризом Мими, захотевшей вкусить любви поэта. Впрочем, Мими не постеснялась ясно ему заявить, что он не вправе предъявлять ей никаких претензий и надоедать своей ревностью, потому что ей достаточно осточертели упреки мужа. Титу, разумеется, примирился с создавшимся положением, подумав, что в конце концов она дает ему, что может, и незачем ему отказываться от красивой, вдобавок не требующей расходов женщины.

Но потом появились и неизбежные, правда пока еще незначительные, осложнения. Его ученица Мариоара, по-видимому, о чем-то догадавшись, стала его укорять, заявляя, что если он не любит ее по-настоящему, то должен честно в этом признаться, а не издеваться над ней, точно над уличной девкой, изменяя ей с кем попало. В заключение она прямо пригрозила пожаловаться на него госпоже Гаврилаш. Чтобы успокоить девушку, Титу пришлось целый вечер ее убеждать и клясться, что он любит лишь ее одну.

А в один прекрасный день за него взялась госпожа Александреску и принялась ему выговаривать так жалобно, будто ее покинул Женикэ: