М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

Затем Титу стал показывать священнику Бухарест. В первую очередь он повел его к памятнику Михая Храброго^{59}, где Белчуг благоговейно осенил себя крестным знамением и даже, по совету Титу, оторвал от венка, бог знает с каких пор висевшего на решетчатой ограде, увядший листик, чтобы сохранить его как драгоценную реликвию и показать дома. Они заглянули в несколько церквей и музеев, побывали в больших магазинах. В палате депутатов и в сенате им не повезло, — они попали на обыденные, скучные заседания и не услышали ни одной важной речи, но Белчугу все равно там понравилось, как ему нравилось все, что он видел и слышал, словно и не могло быть иначе, раз он совершил такое далекое путешествие и потратил столько денег. А Национальный театр, после того как они побывали там вместе два раза, священник до того полюбил, что стал ходить туда почти каждый вечер.

Через неделю он уже не нуждался в Титу и сказал, что не хочет больше отнимать у него свободное время. Белчуг разыскал в Бухаресте нескольких старых знакомых, в том числе почтового служащего и аптекаря, бывших своих соучеников по школе в Амарадии. Познакомился он, разумеется, и с семьей Гаврилаш и раза три даже обедал у них, восхищаясь кулинарными способностями пухленькой госпожи Гаврилаш и нахваливая Титу за то, что он так удачно устроился столоваться.

Хотя вначале Титу было очень приятно проводить время со священником из родного села, но он тоже вздохнул с облегчением, когда смог наконец оставить гостя одного. Прогулки потребовали от Титу некоторых расходов — ему несколько раз пришлось обедать с Белчугом в ресторане, а тому даже в голову не приходило угостить Титу. Наоборот, он сам бывал рад-радешенек, когда за него платили. Мало того, Титу в какой-то степени запустил и свою работу в газете, и Рошу упрекнул его в том, что он идет по стопам остальных своих собратьев.

Через несколько дней после приезда священника Титу попал в очень неприятную историю и боялся, как бы Белчуг не узнал о ней и не раззвонил по всей Амарадии.

Танца приходила к Титу все чаще, конечно, в отсутствие госпожи Александреску. Он просил ее быть осторожнее, но она отвечала, что любит его, а потому никого и ничего не боится. Титу чувствовал себя виноватым, но не смел проявить настойчивость и объяснить Танце, что ее могут увидеть соседи по двору или госпожа Александреску, и тогда они оба станут посмешищем.

Опасения Титу вскоре оправдались. Даже его ученица Мариоара Рэдулеску, по-видимому, что-то заподозрила и стала за ним следить. К счастью, придя как-то обедать, Титу обнаружил, что Мариоара исчезла. Госпожа Гаврилаш с возмущением рассказала ему, что выгнала жиличку, так как застала ее врасплох на улице, где та болтала и целовалась с каким-то пожилым мужчиной, «почти ровесником господина Гаврилаша». Она горько жаловалась, что Мариоара, которую она баловала и чуть ли не на руках носила, совсем как собственную дочь, оказалась распутницей. Правда, она уже давно заметила, что та заглядывается на молодых людей, но считала, что это вполне естественно — ведь девушка не собирается в монахини. Но уж если она бесстыдно связывается на улице со стариками, значит, разврат у нее в крови.

— Не знаю, как она вела себя с вами, господин Херделя, — печально закончила госпожа Гаврилаш, — но вы не сердитесь, что я ее выгнала. Таких распутниц теперь хоть отбавляй.

Через несколько дней, попрощавшись в сумерках с Белчугом, Титу помчался домой, чтобы встретить Танцу, которая еще накануне предупредила его, что придет, так как Жан и госпожа Александреску вновь засидятся допоздна за покером у ее родителей. После двух упоительных часов Титу зажег свечу, чтобы Танца могла быстро одеться и не опоздать домой. Но Танце совсем не хотелось оставлять теплую постель. Она потягивалась, мурлыкала, ластилась, как белый, избалованный котенок. Любуясь ею, Титу вообще не дал бы ей уйти, но ради нее же сдерживал свою страсть, опасаясь, как бы ее не стали ругать дома. Но Танца, словно стараясь его раззадорить, все хохотала и повторяла:

— Покажи, как ты меня любишь, Титу, родной!

— Ну зачем ты меня дразнишь и заставляешь терять голову? — пробормотал Титу. — Ты же прекрасно знаешь, что я только ради тебя, ради твоих интересов стараюсь себя сдержать. Будь моя воля, я бы не отпустил тебя до утра!

— Раз так, то я и не уйду до завтра! — воскликнула Танца, опустилась на спину и натянула одеяло, чтобы лучше укутаться. — Задуй свечу и…

Титу кинулся ее обнимать, но девушка стала отбиваться.

— Нет!.. Нет!.. Оставь меня!.. Я пошутила, милый…

— Теперь уж все! — пылко шепнул Титу. — Никуда ты не уйдешь.

Раздавшийся в эту секунду негромкий стук в дверь застал их врасплох, и оба застыли в объятии. На несколько мгновений воцарилась тишина. Танца, широко раскрыв от испуга глаза, натянула одеяло до самого подбородка, а Титу подкрался на цыпочках к двери, знаками показывая Танце, чтоб она не двигалась, и хрипло спросил:

— Кто там?

— Я… я… Да вы не беспокойтесь! Разрешите войти… только на секунду… — ответил чей-то голос из коридора.