Мачеха в хрустальных галошах

– Вроде я слышала голос Купера. Он тоже приезжал или мне почудилось? – не утихала я.

– Тебе показалось, в лечебнице находились только мы и люди Никиты Харитонова, – заявил Столов.

– Удивительно, голос был очень похож, – вздохнула я. – Может, теперь расскажете, что произошло? Почему мне долечивал зуб другой врач? Где Монахова?

Никита кивнул.

– Хорошо. Но сначала кое-что по поводу вашей вчерашней беседы с Константином. Наталья Михайловна Евсюкова никогда не состояла в законном браке с Виктором Сергеевичем Гранаткиным.

Я, именно в эту секунду отхлебнувшая из чашки, подавилась кофе, но все же возразила:

– Не все регистрируют супружеский союз в загсе.

– С этим не поспоришь, – согласился Харитонов, – однако нет записей и о рождении девочки Тани. С мужем можно жить, не оформляя брак, а вот ребенка необходимо внести в книгу регистрации актов гражданского состояния, иначе не сможешь пользоваться детской поликлиникой, не запишешь малыша в садик, школу, и он, когда вырастет, не получит паспорт. Девочка Татьяна Викторовна Гранаткина не появлялась на свет.

– Нет, появлялась, – эхом повторила я. – Не понимаю… Купер очень хотел найти ее по просьбе друга.

– Виктора Сергеевича Гранаткина тоже не существует, – заявил Никита.

Я пролила капучино на стол.

– Что?

– В России проживают мужчины по фамилии Гранаткин, – словно не слыша меня, продолжал Харитонов, – правда, ни одного из них не зовут Виктором Сергеевичем. И в рядах полиции сотрудника с такими данными никогда не было.

– Поняла! – воскликнула я. – Лучший друг Купера работал в строго засекреченной структуре, поэтому нигде не засветился.

Костя отнял у меня почти пустую чашку.

– Дай Никите спокойно рассказать. Девушка, принесите нам еще капучино и пирожных.

Харитонов достал из сумки ноутбук и водрузил его на стол.

– В словах Степы есть резон. Да, это возможно, некоторые сотрудники у нас полностью закрыты, но давайте работать с фактами. Итак, Виктор Сергеевич Гранаткин не обнаружен, девочка Таня тоже, Наталья Михайловна никогда не оформляла брак, Евсюкова ее девичья фамилия, мужа Григория у нее тоже в помине не было. И мне удалось кое-что разузнать из ее жизни.

Никита открыл компьютер.

– Наталья родилась в семье Михаила и Анны Евсюковых, была единственным ребенком. Отец ее служил церковным сторожем, мать – уборщицей в храме. Пару отличала истовая религиозность, супруги считали грехом все: чтение мирских книг, просмотр кино и телевизора, употребление в пищу скоромного даже в непостные дни. Смеяться от радости значило, по их мнению, тешить дьявола, улыбаться – тоже от лукавого, жить надо было исключительно в молитвах, готовясь к смерти, обращаться к врачам грешно, потому что только Бог знает, кому и сколько отпущено земных дней.

– И все это вы выяснили, роясь в Интернете? – усомнилась я.

– Нет, – спокойно возразил Никита, – побеседовал с женщиной, которой Наталья, тогда еще не сумасшедшая, откровенно рассказывала о своей родне, – с Ниной Сергеевной Сергеевой.

– Евсюкова правильно запомнила имя, – обрадовалась я.

– Услышав от Кости про Сергееву, я выяснил, что в две тысячи пятом та сменила место жительства, а ранее она вместе со своим мужем, известным психиатром Эдуардом Кораблевым, проживала по улице Гончарова, в доме семь, в квартире десять.

– Наталья Михайловна и адрес не перепутала, – восхитилась я.

– Сейчас поймете, почему Наталья, даже потеряв адекватность, навсегда сохранила в памяти Сергееву, – пообещал Никита. – Я поговорил с Ниной Сергеевной, которая, в отличие от Евсюковой, сохранила ясный ум. Сейчас постараюсь передать нашу беседу в подробностях.

…У Нины и Эдуарда не было детей. Вроде со здоровьем у них проблем не существовало, но жена никак не могла забеременеть. В конце концов супруги решили взять ребенка из детдома, мальчика, придумали ему имя: Олег. Но тут Эдуард заболел туберкулезом. Где он подцепил опасное заболевание, ни он, ни жена понятия не имели. Кстати, Нина осталась здорова. Кораблев отлежал положенное время в больнице, прошел курс лечения, пожил в санатории и справился с недугом. Супруги опять затеяли процедуру усыновления, но в органах опеки им ответили жестко:

– Больным туберкулезом детей на воспитание не дают.

Семейная пара стала доказывать, что Эдуард теперь полностью здоров, предоставила кучу справок. Но советские чиновники стояли на своем: если у человека когда-то был туберкулез, то ребенка ему не дадут.

Глава 33

Кораблев был доктором наук, профессором, имел много связей. Он стал звонить разным друзьям, вышел на главного человека в отделе опеки, от которого все зависело, и услышал:

– Даже учитывая ваш статус и вес в мире медицины, ничем помочь не могу. Человеку, которому когда-либо был поставлен диагноз «туберкулез», сироту на воспитание не доверят. Да, понимаю, вы сейчас здоровы, но таков закон.