Читаем Мадам полностью

Однако с течением времени мой оптимизм и вера в успешный исход дела начали постепенно ослабевать. Литературный диспут как способ познания души другого человека и как суррогат сближения — звучит обещающе и даже красиво, но что, в сущности, означает! Во-первых, какую подготовительную работу придется проделать, чтобы из этого что-то получилось! Нужно вновь прочесть все эти повестушки и нудные мемуары… Мало — прочесть. Изучить! Наизусть выучить, чтобы свободно владеть материалом. Кошмар, геенна огненная! Ну и, кроме того (точнее, прежде всего), обдумать сам «коллоквиум», то есть стратегию подачи реплик и вопросов и направления беседы с целью незаметной подготовки ее к серьезным confessions. Головоломная задача. Выше моих возможностей. — Но если даже предположить, что я сумею с ней справиться, как такая беседа вообще может состояться? В результате чего и где? На уроке? В кабинете? Фантазии отрубленной головы! Самые невинные и благие намерения уничтожались уже в зародыше и заканчивались ничем!

В конце третьего урока мои сомнения затянули меня на самое дно. Я потерял всякую веру не только в тот или иной план, но и вообще в возможность каких-либо действий, облегчающих вертеровские страдания. Тогда же возник страх. Мне стало казаться, что у меня на лице все написано: мои терзания — жалкие и унизительные, мои «следственные эксперименты». И мысль, что через полчаса я окажусь с ней лицом к лицу, повергала меня в панику. Нет, она не должна меня видеть, когда я в таком состоянии! Нужно отступить, пока не пришел в себя.

На большой перемене я, никого не предупредив, тайком ушел с уроков.


Сначала какое-то время я бродил по улицам, мысленно представляя себе, что сейчас происходит на уроке. Особенно меня интересовало его начало.

Вот она читает список присутствующих. Меня нет. А ведь на первых трех клетках напротив моей фамилии нет отметки «отст» (отсутствует), следовательно, раньше я был на уроках. — «Qu'est-ce qu'il у а? Где он? Был на уроках? И что же? Disparu?[118]

Отпросился? Никто не знает? Странные манеры!» — Как теперь дело повернется? Снизит мне оценку за четверть? Начнет спрашивать? Потребует объяснений? Что я ей скажу? — Тетрадь! «У меня нет тетради… Vous le gardez toujours[119]. Кроме того, я чувствую, насколько надоел вам своим умничаньем. Поэтому освободил вас от своего присутствия, дал отдохнуть…» — Неплохо. Что она на это скажет?

Мысль о тетради, которую она мне так и не отдала, натолкнула меня на определенные действия.

С площади Парижской Коммуны (до войны площадь Вильсона), от остановки, неподалеку от которой свершилась казнь над несчастными «Рухлями», я поехал в центр — на Аллеи Уяздовски.

Там находился книжный магазин под названием «Логос — Космос», занимающийся главным образом импортом и продажей книг на иностранных языках, изданных в основном на Западе. Советские и гэдээровские альбомы по искусству, которым было отведено почетное место в витрине, составляли, скорее, исключение. Кроме того, в магазине имелся отдел заказов зарубежных изданий (в благоприятных условиях заказ выполнялся за четыре месяца, в неблагоприятных — за год, а в условиях нежелательных выполнение заказа могло продлиться вечность), а также комиссионный антикварный отдел alias (самый богатый).

Мне нравился этот магазин, и я часто сюда заходил, хотя эти посещения иногда стоили мне лишних нервов. Страшно высокие цены, особенно на новые книги из «буржуазных стран», обычно предоставляли мне только одну возможность — облизываться. Однако подобные разочарования не отбили у меня охоту вновь и вновь заходить в этот магазин, даже если я не искал какое-то конкретное издание. Необходимо также добавить, что этот «книжный Клондайк» отличался от других магазинов той же специализации не только ассортиментом и широким выбором услуг, но также уютным интерьером, комфортными условиями для покупателей и намного более вежливым, чем в других магазинах, обслуживанием. Полки и прилавки с книгами стояли вдоль стен, и клиенты могли не только подходить к прилавкам и свободно перебирать книги в поисках нужного издания, но и копаться на полках и в развалах. Если кто-нибудь спешил или не мог, несмотря на все усилия, найти необходимую книгу, то всегда мог рассчитывать на внимание и помощь вежливого продавца, ему даже предлагали, «если пожелаете», пройти в таинственный склад.

Я толкнул тяжелую дверь и, войдя вовнутрь, направился с учащенно забившимся сердцем к отделу французских изданий. — Повезет — не повезет? Повезло! Книга стояла на полке. «Победа» по-французски тоже женского рода:

Josef Conrad VICTOIRE

Du monde entier

Gallimard

Восемь красных букв титульного слова прекрасно выделялись на светло-бежевом фоне.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги