Мадам Казанова

Итак, пароль — Меридор. Я постаралась хорошенько запомнить это слово. Часовой отдал мне честь и закрыл за нами дверь. Лакей снова пошел впереди. Мы поднялись по ступенькам, свернули налево и пошли вверх по неширокой винтовой лестнице. Я старательно запоминала все повороты и ступени. На втором этаже лестница заканчивалась узким коридором, который вел к еще одной двери. Лакей достал из кармана часы — они показывали половину десятого. Он кивнул и с поклоном указал мне на дверь.

Я решительно взялась за ручку и нажала на нее. Передо мной была комната, целиком задрапированная красным. Со сводчатого потолка спускалась лампа с красным стеклом, бросавшая на все вокруг красный отсвет. Обивка мебели также была красной. Колонны из черного мрамора отделяли от остальной части комнаты альков, задернутый красными занавесками. Я остановилась у двери, пораженная отталкивающим видом этого помещения, которое своей безвкусицей напоминало публичный дом. Этот свет, этот спертый тяжелый воздух казались мне отвратительными.

Красная драпировка передо мной вдруг раздвинулась, и из скрытой за ней двери появился Наполеон. На нем был красный халат, усеянный вышитыми золотыми пчелами. Халат доходил ему до середины икр, а ниже виднелись белые шелковые чулки и танцевальные туфли с пряжками — зрелище довольно нелепое. Я молча смотрела на него.

Наполеон быстро подошел ко мне — золотые пчелы на его халате пришли в движение.

— Феличина, наконец-то ты пришла! — Его светлые глаза влажно смотрели на меня. Я не могла двинуться с места. Он протянул ко мне руки. — Теперь нам никто не помешает. Сейчас нас никто не видит и не слышит. Мы здесь совсем одни. Одни в ночи.

Он потащил меня в глубь комнаты, снял с меня накидку и небрежно бросил ее на стул. Затем привлек меня к себе. Совсем рядом я увидела белки его глаз, окруженные желтым ободком, густо напомаженные короткие волосы. Он тяжело дышал.

— Моя юность вернулась ко мне, — пробормотал он. Поскольку я до сих пор не произнесла ни единого слова, Наполеон нетерпеливо проговорил: — Ну, скажи, что ты тоже часто вспоминаешь нашу юность. — Он обнял меня.

Я закрыла глаза. Целое мгновение я ждала его поцелуя — ждала того удивительного ощущения полета, которое когда-то лишало меня всякой воли и которое я принимала за любовь. Меня пугало то обворожительное действие, которое лишило меня когда-то покоя, неудержимо, отчаянно хотелось испытать это чувство еще раз. Всего только один раз…

Наполеон поцеловал меня. Он жадно впился в мои губы и прижался ко мне всем своим телом. Я не возражала, но вдруг почувствовала, как мое тело напряглось, протестуя против этого прикосновения. По коже пробежала дрожь, почти судорога, я почувствовала что-то вроде боли. Во рту стало сухо и неприятно от острой горечи поцелуя. И тут подступило отвращение — я была на грани паники. Мне невыносимо было чувствовать этот вкус, этот запах, это прикосновение и близость человека, которого я когда-то любила. Я уперлась ему в грудь руками и изо всех сил оттолкнула от себя.

Мой толчок оказался для Наполеона таким неожиданным, что он зашатался и едва успел ухватиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Его лицо исказилось, кровь кинулась ему в лицо, он заорал:

— Мадам, вы сошли с ума?! — В уголках его рта показалась слюна. — Вы что, совсем рехнулись?

— Вовсе нет, — ответила я, до крайности выведенная из себя. — Я вполне осознаю, что делаю.

— Вы посмели напасть на императора? — Наполеон задыхался от негодования. Он двинулся на меня с поднятым кулаком; его глаза сверкали.

Я не двинулась с места.

— Вам меня не запугать. Ни криком, ни кулаками. Я вас не боюсь.

— Как вы смеете, мадам… — Наполеон не закончил, его голос сорвался на высокой ноте. Он замер, словно скованный параличом, продолжая бессильно сжимать кулак.

— Да, смею. И вы не сразите меня ни своей славой, ни своими угрозами, — сказала я. — Можете не стараться.

Внезапно лицо Наполеона стало серым, а глаза потеряли свой блеск. Он схватился за свой шелковый платок, словно ему не хватало воздуха. Его дыхание вырывалось из груди со свистом.

— Вы не уважаете человеческое достоинство?

— Я уважаю достоинство человека, но не вас. Вас я знаю давно, и знаю очень хорошо. Вы ведь сами учили меня думать и оценивать людей по их качествам. У меня было вполне достаточно времени и возможностей, чтобы оценить вас. Возможно, вас и считают великим человеком, но вы все равно маленький и ничтожный. И вы мне глубоко отвратительны. Я вас ненавижу.

Наполеон вытер с губ слюну.

— Ну что ж, — сказал он с иронией, — вот она, запоздалая месть отвергнутой женщины. — Он отвернулся от меня и направился к камину. — Вспышки темперамента хороши лишь в постели. Скучно устраивать сцены, оставаясь в одежде, мадам.

Я почувствовала нарастающее во мне негодование.

Наполеон оперся на камин и раздраженно пнул ногой каминный экран.