Мадам Казанова

Вскоре после свержения в Париже Людовика XVI король Пьемонта и Сардинии объявил Франции войну. И вот теперь французская карательная экспедиция должна была отправиться с Корсики к островам у побережья Сардинии. Саличети обещал Наполеону возможность прославиться наконец в этой «небольшой войне». Переполняемый воинским энтузиазмом, Наполеон писал в письме о том, что возглавляемый им батальон направляется в гавань города Бонифачо на южной оконечности Корсики и что он уверен в скорой победе. О своем чувстве и страстном влечении ко мне он упомянул лишь в последних строках своего послания, хотя я предпочла бы иную последовательность. После прибытия Наполеона в Бонифачо я не получала от него больше никаких сообщений. С Карло все обстояло противоположным образом — он бывал у нас каждый день и оставался неизменно внимательным, предусмотрительным, дружески расположенным. Когда он приходил и уходил, то обязательно целовал меня, а я в этот момент закрывала глаза и думала о Наполеоне. Да, сравнения с ним Карло явно не выдерживал.

Кроме этого невинного обмена знаками расположения, между нами ничего не было. Вместе с остальными членами семьи мы садились в гостиной, и пока я вышивала свое приданое — я возненавидела эти бесконечные каемочки на простынях, наволочках и полотенцах, — Карло рассуждал о политике, подкрепляя свои мысли выразительными жестами.

От него я узнала, что генерал Паоли достиг соглашения с Англией и возле побережья Корсики уже курсируют английские военные корабли. Теперь генерал ожидал лишь наиболее благоприятного момента, чтобы окончательно разорвать отношения с Францией, избегая при этом крупного кровопролития, и присоединиться к Англии. Я спросила:

— Почему же тогда генерал посылает свои войска воевать за Францию, если он хочет заключить договор с Англией? Почему мы готовимся к военной кампании против Сардинии?

Карло нетерпеливо махнул рукой.

— Эта кампания есть не что иное, как отвлекающий маневр. Генерал Паоли отдал секретный приказ командующему карательной экспедиции Колонне Чезари сделать так, чтобы его войска не добились никакого военного успеха.

От меня не укрылось злорадство в его голосе. Карло, несомненно, знал, что Наполеон отправился вместе с этой экспедицией, и теперь предвкушал ожидающий того провал. Я склонила голову над своим шитьем. С такой же неприязнью Наполеон рассказывал мне недавно о том, что Карло был объявлен во Франции государственным преступником, что он, возможно, был арестован и приговорен к смерти. Эти двое ненавидели друг друга, и я находилась как раз посередине этой ненависти. Я мечтала остаться с одним из них, но не хотела причинить боль другому или лишиться дружбы кого-либо из них.

Карло и в самом деле снова стал мне другом — другом надежным, честным, порядочным. А что можно было сказать о Наполеоне? Стоило мне только подумать о нем, и у меня начинало колотиться сердце, а все тело слабело от желания. Я оказалась в ситуации, из которой не было выхода. Мне не по душе была роль обманщицы, которую приходилось играть, и я все время ломала голову над тем, как выйти из сложившегося положения.

Однажды Карло пришел в обычное для себя время не один, а вместе с неким г-ном Риго, которого представил нам как товарища со времен своего студенчества в Пизе. Высокий и плотный, с розовым веснушчатым лицом и копной рыжевато-белокурых волос, из-под которой весело посматривали его светло-голубые глаза, этот бывший студент произвел на меня необычное впечатление. Разговаривал он на ломаном французском и с каким-то непонятным акцентом. Если этот г-н Риго француз, то я уж точно могла бы выдавать себя за китайского императора.

Впрочем, кем бы г-н Риго ни был, он сразу же понравился мне. Дело в том, что от этого человека исходило какое-то спокойствие, его веселое, бодрое настроение немедленно передавалось окружающим. В том, как он перевирал и коверкал французские слова, выражая свои мысли, присутствовало столько остроумия, что я невольно от души смеялась — и часто вместе с ним.

Г-н Риго побывал у нас раз, другой, а затем стал приходить каждый день; считалось, что он выступает в роли товарища жениха, однако в нашем доме его встречали даже с большей радостью и теплотой, чем Карло. Это объяснялось тем, что он умел находить общий язык со всеми. Благодаря ему бесконечный поток болтовни моей матери приобрел более приемлемую форму, а Ваннина — с помощью умело отмеренной дозы комплиментов — буквально хорошела на глазах в его присутствии. Винчентелло он сумел передать ощущение мужской силы и мужского авторитета, тогда как Антонио с его помощью стал чувствовать себя умнее и значительнее.