Мадам Казанова

В этом трудном путешествии Морис оказался не слишком надежным попутчиком. Ведь он не привык к трудностям и лишениям. На ногах у него появились водяные пузыри, которые лопались, кровоточили, гноились. Впрочем, Морис не жаловался. Бледный и похудевший, он терпеливо переносил эти мучения, преодолевая этап за этапом. Помогавшие нам рыбаки и крестьяне были скупы на слова, зато щедры на всевозможные опасения и никогда не принимали его за своего. Каким бы грязным и оборванным ни был мой попутчик, он всегда отличался от окружающих нас простых людей. Морис ел хлеб, отламывая от ломтя маленькие кусочки, никогда не откусывал с жадностью от целой краюхи. Он с большим отвращением относился к ночлегу в грязных местах, а употребление в пищу бобов, капусты и жирной копченой свинины вызывало у него рвоту.

Малышке наше путешествие также не пошло на пользу. Ее шелковистая шерстка стала грязной и спутанной; она тоже похудела, глазки лишились своего блеска. На себя я уже не обращала внимания — слишком была занята заботой об этих подопечных.

Морис начал кашлять. Он обнимал меня своими тонкими руками и прижимался ко мне всем своим слабым телом, ища в женщине поддержку и утешение; он любил меня до изнеможения и ночь за ночью растрачивал на это силы, столь необходимые ему в дневное время. Я не могла решиться отказать ему, кроме того, в его объятиях я, хоть и ненадолго, забывала о своем полном одиночестве.

Хотя уже не раз говорила себе, что пора забыть о прошлом, и четко наметила себе цель: во что бы то ни стало достичь гавани Вадо-Лигуре. У меня тоже появился кашель, а потом даже начало лихорадить; ночные кошмары нарушали мой сон, лишая его живительной силы. С невероятными усилиями дотягивала я до конца дня и со страхом ждала приближения изматывающей ночи.

Мы были уже совсем близки к цели нашего путешествия, когда возле города Финале-Лигуре оно, похоже, подошло к концу. Последнюю ночь мы провели в сарае на сене, а наутро я не смогла подняться. Губы мои пересохли и потрескались, мне было больно глотать. Я испытывала слабость от голода, однако мысль о пище вызывала отвращение. Меня бил озноб, но в следующую же минуту бросало в жар, и я вся покрывалась испариной.

Морис развил бурную активность, изо всех сил стараясь помочь мне.

— Схожу в деревню, — объявил он, — и принесу тебе горячего супа и хлеба. Мы останемся здесь, пока тебе не станет лучше. Не волнуйся. — Он осторожно убрал с моего лба намокшие от пота пряди волос. — Я скоро вернусь. — Через открытую дверь сарая на мое лицо упал яркий солнечный свет, и я закрыла глаза. — Пока.

Я не смогла ничего ему ответить и скоро опять погрузилась в забытье. Когда я очнулась, солнечные лучики пробивались сквозь щели уже с другой стороны сарая. Сейчас я чувствовала себя лучше, чем в последние несколько дней. Я встала, слегка пошатываясь, и открыла дверь. Солнце повисло совсем низко над горизонтом на западе, выходит, мне здорово полегчало за время своего долгого сна. Но где же Морис?

Наступила ночь, Мориса все еще не было. Я не находила себе места и даже забыла, что мне хотелось пить. Что могло с ним случиться? Может, он чем-нибудь выдал себя и его схватили? Ночь медленно переходила в утро, Морис так и не появился. Я сидела у полуоткрытой двери сарая и смотрела на восход солнца. Зеленые луга блестели от росы. Малышка выбежала наружу и принялась слизывать влагу с травы — бедняжка, она тоже мучилась от жажды и уже целых два дня не ела. Я не могла больше ждать, невыносимо было сидеть здесь и смотреть на покой и гармонию окружавшей меня природы. Подхватив Малышку на руки, я отправилась в деревню. Держалась на ногах довольно нетвердо, однако беспокойство за Мориса гнало меня вперед.

В одном деревенском доме я уговорила какую-то местную жительницу продать мне немного молока и хлеба. Женщина с любопытством и сочувствием смотрела на меня.

— Ты похож на моего сынка, — сказала она со вздохом. — Такой же худенький и стройный, как ты. А теперь он в солдатах. — Она высморкалась в край фартука; ее губы, прикрывавшие испорченные зубы, дрогнули. — Не знаю, жив ли он теперь.

Я решила воспользоваться потребностью этой женщины выговориться и рассказала ей придуманную на ходу историю о том, что я сирота и пытаюсь разыскать своего дядю в Вадо-Лигуре, что вообще-то собираюсь стать юнгой на корабле.

— А до Вадо-Лигуре далеко? — спросила я женщину.

— Где-то дня два пути, — ответила она.

— А из деревни никто туда не собирается?

Женщина покачала головой.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю.

— А может, кому-то надо в Геную? — не отставала я.

— Вообще-то был тут вчера один незнакомец, — вспомнила женщина. — Такой симпатичный молодой блондин. И тоже расспрашивал, как добраться до Вадо-Лигуре. Только вряд ли он был бы для тебя подходящим попутчиком. Уж больно какой-то подозрительный. Поэтому его и схватили, потом увезли неведомо куда.

Я быстро наклонилась и стала возиться со шнурками, стараясь скрыть испытанное мной потрясение. Морис схвачен! Кровь бросилась мне в лицо, застучала в висках. Я выпрямилась и с усилием произнесла: