Мадам Казанова

Тетя Летиция встретила это событие с радостью и удовлетворением. Наконец-то один из ее сыновей обретет богатство и уверенность в будущем. Заранее предполагалось, что пользу от этого богатства и надежной буржуазной обеспеченности получат все члены семьи Бонапарт. Джозеф указал размеры приданого — сумма в сто пятьдесят тысяч ливров вызвала у всех почтительность. Было решено, что внешность невесты не имеет особого значения. Достаточно того, что Жюли любит и обожает Джозефа. А любящая жена всегда должна понимать потребности мужа. К тому же, как говорится, в темноте все кошки серы.

Мне не понравилось выражение лица Наполеона — прищуренные глаза, плотно сжатые губы. Когда он коротко и сдержанно поздравил Джозефа, я поняла, что он испытывает зависть. Весь вечер Наполеон оставался молчаливым, в то время как Джозеф подробно и красочно описывал обстановку дома Клири: солидную мебель, массивную серебряную посуду, обивку и драпировку из дорогих тканей. Он рассказал о матери невесты, о ее брате и сестре — красивой пятнадцатилетней блондинке Эжени-Дезирей, прекрасно воспитанной и с таким же, как у Жюли, приданым.

Голос Джозефа то и дело заглушали восторженные возгласы Паолины и Марианны-Элизы, которых интересовало лишь, смогут ли они получать в лавках своего будущего родственника шелковые и парчовые платья, ленты и бархат и когда именно. Наполеон упорно молчал; он сидел, сгорбившись, в кресле и думал о чем-то своем. И мне это очень не понравилось.

Поздно ночью Наполеон пришел ко мне и вместо того, чтобы лечь рядом, сел на край постели. Он был так задумчив, что даже не обратил внимания на Малышку, которая устроилась у меня в ногах и теперь рычала, охраняя свое законное место. Я взяла его холодную и вялую руку в свою.

— Если Джозеф собирается вскоре жениться, — сказала я решительно, — мы тоже могли бы обвенчаться. Все-таки двойная свадьба…

С глубоким вздохом Наполеон убрал свою руку, и я почувствовала охватившее меня одиночество.

— Мы должны подождать, Феличина, — сказал он холодно. — Ведь никто не даст нам с тобой приданого. Мне нужно добывать все своими руками. — В его словах звучала горечь. — Сейчас наступает решительный момент. У меня появились новые покровители. Это Баррас — один из наиболее влиятельных депутатов Национального Конвента, а также Огюстен Робеспьер — брат знаменитого Максимильена Робеспьера. Эти связи имеют чрезвычайно важное значение, они открывают для меня путь наверх. Но… сейчас мы должны набраться терпения.

— У меня больше нет терпения, — сердито сказала я. — Могу продолжать работать, когда стану твоей женой, и зарабатывать деньги. Мы вместе станем зарабатывать. Я не хочу больше ждать. — Я вспомнила, что именно эти слова я говорила когда-то Карло, но как давно это было!

Наполеон небрежно и несколько отчужденно поцеловал меня в лоб.

— Моя жена никогда не будет работать, — заявил он мягким, проникновенным тоном, против которого я была бессильна. — Мы еще вернемся к этому разговору весной. До этого времени многое может перемениться.

Весна была еще далеко, однако перемены уже начались. С напыщенным видом, разодетые в пух и прах, Бонапарты отправились к семейству Клири на церемонию обручения молодых. Они не пригласили меня присоединиться к ним, и я осталась дома одна, терзаемая горькими мыслями. Домой они вернулись полные энтузиазма и принялись расхваливать угощение, расписывать доброжелательность новых родственников, кротость невесты, очарование ее сестры, щедрость брата и благородные манеры матери. На одного лишь Наполеона все это, казалось, не произвело никакого впечатления.

— Салфеточки на столах, стулья с вышитыми подушечками, холеная светскость и убийственная скука, — насмешливо сказал он. — Девицы умеют только петь, играть на фортепьяно, вышивать и сидеть с прямой спиной. Богатые куклы — вот и все.

Я с удовольствием выслушала эти критические высказывания Наполеона и на некоторое время забыла про завистливое выражение на его лице.

Дальше все происходило как в дурном сне, внешне почти незаметно. Наполеона не было дома по вечерам раз, другой, потом сразу несколько дней подряд. Он говорил, что у него много работы, ссылался на разные служебные обязанности и новые важные связи; он всегда находил нужное объяснение, отвечая на мое недовольство и мои подозрения ласковой улыбкой или нежным поцелуем. У меня не было никаких доказательств, одни лишь ощущения. И эти ощущения говорили мне, что Наполеон отдаляется от меня. Но как удержать его? Ведь я уже отдала ему все, что у меня было, включая саму себя.