Мадам Казанова

Послышалось вдруг храпение Малышки, удивительно громкое для такой маленькой собачки, которая уютно устроилась в кресле. И этот звук тотчас же вернул меня к реальной жизни. Я вспомнила, что перед домом уже много часов ждет в карете кучер.

— Давай зажжем свет, — сказала я.

Морис поднялся и зажег свечу на столе. У него были покрасневшие глаза. В моей голове моментально созрело решение: я передам Морису всю надежду и веру в будущее, какую смогу. Я достала кошелек.

— Ступай расплатись с кучером и отпусти его. — Я пригнула светловолосую голову Мориса и поцеловала его в губы. — Я, наверное, еще здесь задержусь. А потом ты отвезешь меня домой.

От вспыхнувшей в его глазах радости усилилось мое собственное предвкушение сладостного наслаждения, которое я хотела подарить нам обоим.

Я и в самом деле немного влюбилась в Мориса, которого считала нетребовательным и удивительно благодарным любовником. Находясь рядом с этим неисправимым романтиком, я с удовольствием поддавалась очарованию его воображаемого мира. Со всей ясностью и отчетливостью осознавая, что в моей жизни нет места поэтичности и фантазии, я тем не менее вполне сознательно позволила себе погрузиться в это сладкое розово-голубое счастье. В отличие от большинства девочек я каким-то образом пропустила в свое время этот романтический период. Ни Наполеон, ни Джеймс, не говоря уже про Иль Моро и другие второстепенные фигуры, никогда не говорили мне о своих чувствах и не украшали свои эмоции поэзией. Эти люди всегда знали, что было нужно; они попросту добивались и в конечном счете получали то, что хотели. Вот почему сейчас я с большим запозданием переживала девичий романтизм и тот эмоциональный подъем, который так насыщает и украшает повседневную жизнь. Букетики душистых цветов и наскоро написанные любовные записки, тайные свидания и ностальгические воспоминания. Теперь я старалась наверстать все то, к чему стремилась моя душа и что было упущено мною шестнадцать лет назад.

Желание наверстать упущенное в детстве плохо сочеталось с моими теперешними обязанностями. С Кронеггом и Лохаймом я встречалась редко, поскольку они знали довольно мало, а требовали от меня чрезмерно много. Я не намерена была давать им больше того, что они стоили, а стоили они немного.

Я все больше привыкала к жизни в Вене. Утром поздно вставала, плотно завтракала, выпивала крепкий ароматный кофе и вместе с Малышкой и Красоткой отправлялась на прогулку, тщательно приведя перед этим в порядок свой туалет, лицо, прическу, через площадь Фрейунг, а затем вниз по улицам Богнергассе и Грабен. Возле собора св. Стефана я поворачивала и шла через площадь Нью-Маркет, потом, миновав множество узких улочек, где пахло живущими в тесноте людьми, чесноком и какой-то пищей, детскими пеленками и кошками, возвращалась на площадь Кольмаркт. Ближе к полудню я заглядывала в кондитерскую Бауэра, где можно было выпить лимонада или вина, а также съесть знаменитые пирожные с марципанами, слоеные пирожки с кремом или яблоками, ореховые рогалики и клецки с сыром. Правда, от всего этого совершенно пропадал аппетит перед обедом.

И куда бы я ни пошла, я везде встречала князя Долгорукого. Он попадался мне и на улице Грабен, и на площади перед собором св. Стефана, и возле цветочных прилавков на Нью-Маркет. В кондитерской Бауэра он неизменно устраивался за соседним столиком. Он использовал любую возможность, чтобы встретиться и поговорить со мной, и я охотно позволяла ему такие встречи. Но не более того. Я никогда не давала ему повода питать большие надежды, но при этом не позволяла остаться совсем без надежды. И все же, несмотря на эту мою расчетливость, приходилось признаться себе в том, что с каждым днем он нравился мне все больше и больше. Его печальные глаза, которые внезапно яростно вспыхнули, когда я снова ответила ему отказом; его грустное настроение, которое неожиданно сменилось бурной вспышкой после того, как я опять позволила ему иметь маленькую надежду, — все это занимало мое воображение в гораздо большей степени, чем следовало бы.

Необыкновенная наивность Мориса и его романтический настрой, его бурный восторг и благодарность, которой он награждал меня за счастливые мгновения любви, постепенно начали мне надоедать. Мы ездили с ним в Пенцинг, Нусдорф и Лихтен-Вэлли; бывали в таких местах, где растет виноград и где можно на открытом воздухе наслаждаться вином и музыкой, и даже там нам встретился однажды князь Долгорукий. Я буквально затрепетала, увидев его бледное лицо и почувствовав скрытую, пробуждающуюся в нем ревность. Впрочем, именно это обстоятельство заставило меня в тот раз быть особенно внимательной и ласковой с Морисом.