Мадам «Нет»

С Юкари я готовила партию Анюты, репетировала Жизель, Машу в «Щелкунчике», а в 2001 году она станцевала Китри на премьере Володиной постановки «Дон Кихота» в «Токио-балете». «Анюта», в отличие от других спектаклей, не значилась в репертуаре японской труппы, и Юкари специально выучила весь балет, чтобы станцевать его в Челябинском театре: настолько она хотела исполнить эту партию. Юкари необыкновенно добросовестна в работе, для нее каждая минута общения с педагогом ценна чрезвычайно, если ей что-то подскажешь – воспринимает просто как дар небес, и к любому замечанию относится очень трепетно. Нашим иногда долбишь на репетиции одно и то же, всякое терпение кончается: «Надо на магнитофон записать да на кнопку нажимать – зачем я повторяю по сто раз?! А вы все равно делаете по-своему!» С Юкари такого не бывает: что один раз скажешь, то запоминается на всю жизнь. Нашей подскажешь, как технически удобнее сделать какое-то движение, так она тут же опять приходит: «А у меня все равно не получается!» Вот если Юкари подскажешь – она пойдет в другой зал и, пока не добьется, чтобы получилось, пока не выполнит все, не придет «с невыученным уроком», не будет второй раз спрашивать. Такое отношение к своему делу вообще характерно для японцев: нашим тысячу раз повторяешь – в одно ухо влетает, в другое вылетает! А у японских артистов это в голове остается. Конечно, при таком отношении к своему делу репетиции с Юкари заполнены именно творческими моментами, а не просто «зубрежкой».

Докажи на сцене!

Общение ученика с педагогом не может сводиться только к работе над техникой, только к указаниям: «Локоточки не свешивай, здесь присядь, здесь – встань» и так далее. Главное – человеческий контакт, взаимопонимание. Когда же отношения не складываются, то приходится расставаться: бывало, и ученики от меня уходили, и я от них отказывалась, если сознавала, что не могу найти к ним подхода. Это нормальная ситуация, но ведь все равно переживаешь, даже пытаясь относиться к такому расставанию философски…

Я перестала работать с Настей Волочковой не потому, что она плохо репетировала со мной, а потому, что я не воспринимала ее жизненную позицию, ее взгляды. Да, быть может, и хорошо, что Волочковой организуют многочисленные концерты, она готовит новые номера, но в конце концов это идет в ущерб основной работе, ей некогда работать над спектаклем: «Меня туда пригласили! Меня сюда пригласили! Мне нужно бежать, мне нужно лететь!» Настя приходит на репетицию – звонит пять мобильных телефонов! То съемки для журналов, то для рекламы косметики, то показы мод, то вообще эстрадные концерты, а потом она заявляет: «Ой, у меня два дня осталось на подготовку роли!» Волочкова разбрасывается, слишком много сил, эмоций и времени уходит на саморекламу: девяносто процентов – на обложки журналов, десять процентов – на творчество. Понятно, существуют разные формы «раскрутки», и на Западе часто себе делают карьеру именно на скандалах, когда неважно что – лишь бы о тебе говорили. Тут есть доля истины: определенную часть публики действительно привлекает скандальность. И потому у Волочковой соответствующая аудитория, и потому нигде, ни в Петербурге, ни в Москве, профессионалы ее не принимают, интеллигентная публика ее не принимает. А почитатели Волочковой – это в основном очень специфические любители искусства.

Таких учениц у меня еще не было – случалось, что-то недоделают, что-то у них не получилось, что-то не сразу поняли, но так не считаться с мнением педагога! Я не раз срывалась: «Настя, все! Я больше с тобой работать не буду!» И всегда это кончалось тем, что она приходила ко мне в комнату, рыдала (вот тут у Волочковой проявлялось настоящее актерское мастерство!), и я соглашалась: «Ну ладно, Настя, давай попробуем еще раз, но или принимай то, что я говорю, или нам просто не стоит вместе работать!» – «Да, да, да, Екатерина Сергеевна, я буду вас слушать! Да я без вас пропаду!»… А потом опять на каждом ее выступлении я стояла с валидолом – никогда не знала, что она выкинет! На репетиции со мной делала одно, а выходила на сцену – и делала другое.