Читаем Made in Poland полностью

Made in Poland

Эдмунд. Я был миссионером в Конго, в маленькой горной деревушке. В начале войны мимо проходили беженцы из соседней Руанды. Почти все они умерли в тех местах. Женщины, дети, старики — и никаких могил. Большинство тел съедали ночью звери. Ужас. На территории нашей миссии боев не было, но бои шли совсем рядом, и мы оказались отрезаны от источников снабжения. Ни продовольствия, ни бензина, ни лекарств. Не для нас — для прихожан. Ситуация с каждым днем ухудшалась, и нужно было эвакуироваться. Я остался охранять миссию, а викарий сел в машину и поехал по единственной дороге, на которой не шли бои. Его не было два месяца. Как потом выяснилось, он попал в плен и его чудом не расстреляли. У нас через пару недель начался голод. Я к тому времени пробыл там уже два года, поэтому, как местный житель, ел что попало и как-то держался, но через месяц заболел лихорадкой, очень тяжелой. Когда я уже не мог ходить, я лег и стал готовиться к смерти. Это продолжалось неделю, не так уж долго, но на шестой день ко мне пришел Он. Он выглядел точно так же, как на картинках, которые давал мне ксендз, приходивший к нам в дом в канун Рождества, когда я был маленьким. У Него была борода, голубое одеяние и горящие глаза. Он смотрел на меня этим огнем. И когда я открывал глаза, Он на меня смотрел. И когда закрывал — Он на меня смотрел. Это был не сон и не болезнь. Он пришел ко мне. Светлый и сильный. Потом стал удаляться, меркнуть. Вечером я перестал Его видеть, вечером я перестал видеть вообще… Я ослеп. Через два дня вернулся викарий, дал мне лекарство. Потом еще две недели я возвращался к жизни.

Виктор. Он что-нибудь сказал?

Эдмунд(кивает). «Возвращайся на городские окраины».

Ошарашенный Виктор придвигается ближе.

Эдмунд. Возвращайся на городские окраины.

Виктор. По-польски?

Эдмунд. Он — Бог. Он все может.

Виктор. И что потом?

Эдмунд. Месяц спустя я вернулся в Польшу.

Виктор. Сославшись на это?

Эдмунд. Мне до сих пор не верят. Думают, я сошел с ума.

Виктор. Звучит как богохульство.

Эдмунд. Но это произошло на самом деле, это было, я это пережил.

Виктор. То есть Он — поляк.

Эдмунд. Я, кажется, предупредил: один смешок…

Виктор

. Прошу прощения. Но это самая большая чушь, какую я только слышал в жизни.

Эдмунд. То есть, по-вашему, Бога нет?

Виктор. Разумеется, нет. Как и рая, ангелов, святых. Позвоните Гагарину, он расскажет, что там и как. Нет, не думайте, что я подвергаю сомнению смысл вашей работы. Я очень люблю ксендзов, потому что они выполняют важную социальную миссию, особенно в таком районе, как этот.

Эдмунд. Вон из моего прихода. Ты не достоин быть моим гостем.

Виктор. А, аргументы закончились.

Эдмунд. Тебе нужны аргументы? Ты же ерничаешь! Ты всю жизнь ерничаешь, старый, спившийся атеист!

Виктор. А в чем, собственно, ты стараешься меня убедить, приводя подобные аргументы? В том, что у тебя было видение? Что тебе явился Иисус с прической чешского футболиста? Представляю себе, какую чушь ты впариваешь детям в своей ризнице!

Эдмунд. А чему ты учишь в школе, а? Ты научил их жить в этом районе? Непохоже, раз они ходят и бьют чужие машины!

Виктор. А чему вы учите? Возлюби ближнего своего как самого себя? Да кого им любить, если они сами себя ненавидят? Знаешь, в чем все дело? В деньгах! Вот уже две тысячи лет вы тянете из бедняков деньги, и все это во имя чего — Бога, которого нет?!

Эдмунд. Бог есть!

Виктор. Чушь собачья!

Эдмунд. Есть, дурень!

Богусь. Хватит! Хватит! Хватит! И это вы, мои учителя, так себя ведете? Да? Наконец-то я понял, кто я. Я — молодой католик из рабочего класса. И знаю, чего хочу. Я хочу жить. (Встает из-за стола и направляется к выходу.)

В дверях появляется Моника.

Эдмунд. Милости прошу.

Богусь. Моника, выходи за меня. Будь моей женой. Это ксендз, который нас обвенчает. (Показывает на Виктора.)

А это мой свидетель. Выходи за меня. Если согласишься, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

Моника молча кивает. Все бурно радуются.

Виктор. У тебя есть мелочь?

Богусь. Эмиль! Мама!

Виктор. Пани Хеленка…