Маэстро

Синьора Стреппони сидела подле дочери, вытирая ей лоб. Акушерка подала доктору большой поднос с родильными инструментами, но тот метнул на нее тревожный многозначительный взгляд и кивнул на стол, стоящий в углу комнаты. Поняв безмолвные указания, акушерка побежала с инструментами к столу и начала раскладывать на нем простыни. Джузеппина завопила в очередном приступе боли.

– Один сильный толчок! Только один, давай!!! – строго прокричал доктор.

Еще одно усилие, и ребенок оказался под простыней. Акушерка подхватила дитя, завернула его в одеяло и вместе с доктором поспешила к столу, где чуть ранее вела приготовления. Ни синьора Стреппони, ни Джузеппина не могли видеть, что происходит за спинами принимавших роды, но было похоже, что они пытаются реанимировать ребенка.

– Плач… Я… я не слышу его плача… – пролепетала, едва дыша, Джузеппина.

В эту минуту на сцене Ла Скала уже пел хор еврейских рабов. Зрительный зал подпевал артистам. Небывалое для оперы зрелище. Слова произведения, которое уже весь Милан величал «гимном освобождения», благодарная публика знала наизусть. Сидя на композиторском кресле, Джузеппе смотрел на воодушевленно поющих людей и не мог удержаться от гордой улыбки.

А Джузеппина, лежа в постели, молча уставилась в спину врача уже без какой-либо надежды на чудо. По ее измученному лицу беззвучно катились слезы. Синьора Стреппони крепко сжимала ее руку. В звенящей от скорби тишине доктор обернулся, посмотрел на мать с дочерью и грустно покачал головой. Джузеппина стиснула зубы и закрыла глаза.

Когда занавес опустился и пурпурный зал великого театра взорвался овациями, Верди вышел на сцену для поклона вместе с другими артистами. Публика неистовствовала, не желая его отпускать. Джузеппе улыбался, но в этой улыбке не было радости, на его лице сверкал лишь холод самодовольства.

За пару десятков миль от домика Стреппони тончайший хрусталь на люстрах величественного зала содрогался от рукоплесканий и криков восторженной публики.

Джузеппина сидела в сгущающейся вечерней тьме на лавке своего поросшего мхами и сорняками сада. Тишину нарушали только шелест листвы, мухи и комары. Жить ей не хотелось вовсе.

Глава 7

За окнами знаменитого на весь Милан салона Кларины Маффеи кружился густой январский снег. Каждую среду здесь собиралась наидостойнейшая светская публика, чтобы провести время в содержательных и не очень беседах, играх в карты, дегустации вин, поэтических декламациях и музицировании.

Велись дискуссии и политические. Салон славился тем, что здесь собирались представители круга интеллигенции, чей патриотизм и симпатии к идее объединения Италии были на грани дозволенного правящим режимом. Иногда жаркие споры о будущем родной земли длились часами.

Пожалуй, из всех модных заведений, которые Джузеппе приходилось посещать в последние месяцы, салон Кларины вызывал у него наибольшую приязнь. Жеманства, конечно, и здесь было достаточно, но в разговорах гостей оно играло роль скорее необходимого условия, чем спортивного соревнования. А потому беседы видных деятелей творческих, политических и деловых кругов в большинстве своем вызывали у Джузеппе искренний интерес. К тому же знакомства, которые заводились на вечерах графини, как правило, оказывались самыми перспективными.

Сегодня в камерном фортепианном зале салона был устроен небольшой концерт. Маэстро аккомпанировал блистательной Эрминии Фреццолини, юной красавице, что вот уже четыре месяца виртуозно исполняла роль Абигайль в новом сезоне триумфального «Набукко». Густым проникновенным сопрано она пела La Seduzione – песню для фортепиано и голоса, сочиненную маэстро Верди по просьбе графини Маффеи специально для этого вечера.

Самоуверенность в осанке, дорогой и элегантный фрак, легкое высокомерие во взгляде. Маэстро было не узнать. Провинциальные корни и отсутствие должного образования проявлялись во многом, что делал Джузеппе до конца его дней, но сейчас любой увидел бы в нем респектабельного аристократа.

Пока его пальцы порхали по клавишам инструмента, Верди время от времени обменивался взглядами с графиней Аппиани, которая сидела в первом ряду на одном из выстроенных полукругом стульев. За руку графиню держал ее супруг – утомленный жизнью буржуа лет шестидесяти в очень дорогом наряде. Однако Аппиани, нисколько не смущаясь этого, бросала на маэстро откровенно кокетливые взгляды.

Бартоломео Мерелли в компании супруги тоже сидел в первом ряду. Взглядом он откровенно флиртовал с исполнявшей сладострастный романс Эрминией, которая в свою очередь не спускала с импресарио полных восхищения глаз. Наблюдая за этим, синьора Мерелли морщилась с усталостью и равнодушием.

В списке приглашенных сегодня были около пятидесяти человек. Все они сидели на импровизированных театральных рядах. Все, не считая Темистокле Солеры, который остался в соседней комнате, где все уже было готово к намечавшемуся после концерта фуршету, и о чем-то жарко шептался с симпатичной горничной.